"Дальше действовать будем мы". Кого привела к власти прошлогодняя революция в Армении

"Бархатная" революция 2018 года в Армении прошла по образцу всех предыдущих такого рода движений, начиная от свержения Слободана Милошевича в Югославии в 2000 году. 

Есть, однако, нечто, отличающее ее от двух революций, произошедших с перерывом в десятилетие в Украине. И после 2005, и после 2014, украинский парламент собирался фактически в прежнем составе, с той лишь разницей, что условные власть и оппозиция менялись местами. 

Армянский парламент обновился почти на 100 процентов. Костяк его составили участники протестного движения, в основном - молодые общественные активисты и креативный класс, многие - по большому счету, случайные в политике люди, никогда не стремившиеся к власти. 

Почти то же произошло в Украине в 2019 году, через пять лет после внеочередных постреволюционных выборов. 

*** 

"18". Сако набирает эту цифру на экране смартфона, не уверенный, что правильно назвал ее на русском. Столько тысяч долларов, по его словам, требовали от него, бывшего пограничника, за принятие на работу опером, но взятки он принципиально не платил. 

Многое изменилось после смены власти в прошлом году, говорит Сако. Августовским вечером он едет из своего родного Ноемберяна в Ереван, чтобы оформить последние формальности. Через неделю он начнет работать в системе внутренних дел. 

Ноемберян - это первый город, мимо которого вы проезжаете, въезжая в Армению из Грузии. Та же трасса связывает Армению с Россией, ее военным и политическим союзником. Границы с Азербайджаном и Турцией перекрыты с начала 1990-х, на юге выход есть только в Иран. 

По другую сторону от международной трассы - руины бывшего азербайджанского анклава. Недемаркированная армяно-азербайджанская граница, фактически - линия фронта, можно сказать, на расстоянии вытянутой руки. 

Недавно министерство обороны Азербайджана сообщило о взятии под контроль высот, с которых можно простреливать трассу. Паники в Армении это сообщение не вызвало: позиции сторон смещаются постоянно, для обеих стран это почти 30-летняя рутина. 

Мысли Сако тоже занимают не азербайджанские снайперы над его городом. На выезде из Иджевана он останавливает машину, чтобы показать гипсокартонный "памятник" своему кумиру, самому известному на сегодня уроженцу этого города, премьер-министру Армении Николу Пашиняну.  

Недалеко от этого места трасса из Ноемберяна сливается с трассой из Гюмри. В конце марта 2018 года там был сделан первый шаг в сторону революции. Инициатива так и называлась: "Мой шаг". Из Гюмри Пашинян с соратниками шли пешком в Ереван, зажигая акции протеста в других городах по пути своего следования. 

В 2015 году крайне непопулярный президент Серж Саргсян провел конституционные изменения со сменой системы власти в Армении с президентской на парламентскую. Акции начались по завершении второй президентской каденции Саргсяна весной 2018 года, когда он попытался стать премьер-министром. Занимать главную должность в правительстве ему довелось, однако, недолго. 

*** 

В начале марта 2018 года группа активистов в Ереване возвращалась с марша в память о трагедии десятилетней давности, когда акция протеста против предполагаемых фальсификаций в пользу кандидата в президенты Сержа Саргсяна унесла жизни 10 человек, оставив еще десятки ранеными. Никол Пашинян за участие в протестах 1-2 марта 2008 отсидел два года в тюрьме. 

"Если бы существовал рейтинг авторитарных режимов по мимикрии, Армения получила бы одну из самых высоких позиций, потому что весь ресурс старой власти был направлен на это: сфальсифицировать выборы так, чтобы это невозможно было доказать, создать медиасреду, в которой присутствует критика и выступают оппозиционеры, но которая ни на что при этом не влияет", - говорит политический аналитик Микаэл Золян, депутат от правящего большинства в Национальном собрании Армении. 

Память о разгоне протестов десять лет назад не добавляла ереванским активистам веры в перемены. "Карабахский клан" Роберта Кочаряна и Сержа Саргсяна правил Арменией уже двадцать лет и уходить не собирался. Протесты, то и дело происходившие в столице раньше, стабильно не приводили ни к чему хорошему. 

"Не все мы были знакомы между собой, но после марша мы остались и размышляли, можем ли мы что-то изменить, - вспоминает депутат Мария Карапетян, в прошлом - активистка, участвовавшая в проектах по мирной трансформации конфликтов. - Наша минимальная цель была испортить Сержу праздник. Вторая - добиться, чтобы он не стал премьер-министром. И третья - мы написали это все на бумаге, которая у меня хранится: революция. Это казалось невообразимым. Мы знали, что у нас очень много единомышленников, но не знали, сможем ли мы их мобилизовать". 

В апреле 2018 года ереванская инициатива "Отвергни Сержа" объединилась с "Моим шагом" дошедшего до столицы Никола Пашиняна. В этот момент к движению присоединилась основная масса протестующих. 

Ненависть к режиму временно объединила людей разных возрастов и социальных страт, сторонников противоположных идеологий. Организаторы делали все возможное, чтобы акции с участием столь разношерстной толпы оставались ненасильственными. Мирный характер протестов привлекал все больше людей, в том числе молодежь и женщин. Один из участников протестов, в прошлом журналист, а ныне - член парламента Саргис Ханданян считает, что успех революции обеспечили именно эти две группы. 

Пробыв в кресле премьер-министра месяц, Серж Саргсян был вынужден отступить. Конституционными изменениями, которые он готовил под себя, воспользовался в итоге его оппонент. Возглавивший в мае правительство Никол Пашинян осенью 2018 года добился роспуска парламента и внеочередных выборов. 

В избранном в декабре 2018 Национальном собрании 88 мест из 132 получил блок "Мой шаг" Пашиняна. "Республиканская партия" Саргсяна, имевшая большинство в прошлых созывах, даже не преодолела проходной барьер. Армянский парламент почти полностью обновился, и не только партийно. Средний возраст депутата Национального собрания - 40 лет. 

Следуя по следам "Моего шага", я опросила молодых депутатов об их мотивах, действиях и планах. 

Саргис Ханданян, 29 лет, в прошлом - журналист 

С 2012 года протесты в Армении повторялись каждый год - и ничего не менялось. Это было очень угнетающе. В апреле 2018 года Пашинян организовал шествие из Гюмри в Ереван. В тот день, когда они дошли до Еревана, я присоединился к протестам, хотя смотрел на них как на очередную акцию, которая ни к чему в итоге не приведет. 

Следующий день стал для меня переломным. Было шествие по Еревану и Пашинян и еще несколько человек решили захватить общественное радио. Мне это показалось очень символичным. Общественное радио и телевидение никогда не были по-настоящему общественными, и когда протестующие вошли в коридоры и студии радиостанции, они как будто вернули себе то, что по закону принадлежит им. Я понял, что люди готовы не только сидеть на площади. 

До революции я освещал все общественные движения и вел собственную программу, которая была очень критической по отношению к политикам. Годами я только критиковал, и было очень просто продолжать заниматься этим. Но я решил разделить ответственность. 

Я работаю в комиссии по защите прав человека. Я очень этим доволен, потому что там много пространства для важной работы. В этой стране нет ни единой проблемы, которую мы не можем решить без насилия. Мне бы хотелось, чтобы через несколько лет насилия у нас больше не было. 

Сейчас мы рассматриваем, насколько Армения выполняет свои международные обязательства по защите прав человека. У нас, например, нет антидискриминационного законодательства. Сейчас мы работаем над правительственным законопроектом о противодействии дискриминации. 

Мы также думаем над внесением изменений в закон о домашнем насилии и о способах сделать независимым Агентство защиты персональных данных. Сейчас оно находится в структуре министерства юстиции, что не очень правильно. Агентство должно быть вне прямого влияния других государственных органов. 

О какой-то личной перспективе мне говорить сейчас сложно. Пока у меня продолжается период адаптации и исследования. В дальнейшем все будет зависеть от того, насколько продуктивным я буду. Если увижу, что непродуктивен, я не стану больше расходовать государственные деньги, потому что хочу, чтобы они расходовались на развитие. 

Микаэл Золян, 39 лет, в прошлом - политический аналитик

В начале 2018 года я рассылал CV и хотел уехать. Было общее ощущение беспомощности. Начало революции застало меня в Германии. 

У меня был интерес, чтобы у новой власти все получилось, потому что от этого во многом зависит моя личная судьба. Я больше не мог оставаться беспристрастным наблюдателем, как этого требует мое занятие. Поэтому, когда мне предложили стать кандидатом в депутаты, я согласился. Я понимал, что это возможность стать частью истории, потому что то, что произошло в Армении, для Армении беспрецедентно. К тому же я понимал, что буду в хорошей команде. 

У нас сложилась ситуация, когда у власти оказались люди, которые к власти не стремились. Большинство моих коллег были достаточно успешны в своей профессии, но на каждом шагу сталкивались с проблемами, которые исходят от системы государственного управления. У них был выход: либо уехать туда, где этих проблем нет, либо смириться и постараться с этим жить, либо попытаться это изменить. Я не хотел бы оставаться в политике надолго. Для меня это служба.

Я состою в комиссии по международным отношениям. Законопроекты от нас обычно не исходят. Но у меня есть идеи в некоторых сферах, которыми я хотел бы заниматься. Профессионально я историк, поэтому мне интересна сфера исторической памяти. Я думаю, важно поставить политику памяти на правильные рельсы. 

Еще для Армении очень актуальна проблема возвращения армян на родину. Я хочу разобраться, как можно облегчить этот процесс в законодательной сфере. Мне кажется, если нам не удастся организовать репатриацию в течение ближайших 10-20 лет, многие наши задачи останутся невыполненными. Речь идет не столько об увеличении населения, сколько о знаниях, навыках, идеях: в западных странах много армян, которые добились успехов в разных сферах. 

Мне кажется, важно поменять имидж людей во власти. Мы - обычные люди, выполняющие важную работу. Как, например, врачи скорой помощи. Мы стараемся не отрываться от общества, что на самом деле очень сложно. Когда мы в первый раз вошли в здание парламента и в перерыв отправились обедать, выяснилось, что столовая не выдерживает наплыва людей. Большинство депутатов прошлых созывов не пользовались столовой. 

Последние несколько лет я не работал в офисе. Я писал статьи, давал консультации, много путешествовал. Месяц работал очень активно - месяц отдыхал. Сейчас работа забирает у меня намного больше времени. Появилось ощущение, что я постоянно под надзором общества. Наверное, если бы я курил и выбросил на улице окурок, кто-то обязательно бы заметил и сказал: "Вон, депутат роняет окурки". Понятно, что предыдущие депутаты делали вещи и похуже, но сейчас ожидания абсолютно другие, а живой человек не всегда идеален. Я очень радуюсь, когда меня не узнают. 

Главный оппозиционер для меня - это моя мама. Каждый раз, когда я к ней прихожу, она дает список дел, которые нужно сделать, и требует ответа, почему не решается та или иная проблема. Когда ты - часть команды, которая управляет страной, ты должен отвечать за все проблемы, которые есть и не решаются - даже если ты не имеешь к ним никакого отношения. 

***

В июле 2016 года три десятка вооруженных людей захватили полк полиции недалеко от центра Еревана и две недели удерживали его вместе с заложниками, требуя отставки Сержа Саргсяна. У организаторов акции нашлось множество сочувствующих, однако в массовое движение, вопреки их расчетам, это не переросло. После двухнедельного сопротивления они сдались властям. Пятеро были арестованы. 

Один из них, Варужан Аветисян, констатирует, что сегодня их судят те же судьи, что служили режиму Кочаряна и Саргсяна, по материалам верных режиму следователей. 

"Я сидел два года и месяц. Двое наших ребят, которым предъявлено обвинение убийстве полицейских, еще находятся под стражей. Мы все остаемся подсудимыми. Суд - или судилище, если сказать честно - продолжается. В стране произошла революция, но революционеров пока что судят и держат в тюрьмах", - говорит он. 

Николу Пашиняну и его команде досталось от предшественников незавидное наследство: политическая система, построенная, как говорят они, на коррупции и насилии, безработица и бедность. Кажущийся неразрешимым нагорно-карабахский конфликт многие годы отравляет армянскую экономику и политику и ограничивает суверенитет из-за военного присутствия России. 

Но самый большой вызов - это ожидания, которые возлагает на новую власть армянское общество. Удовлетворить их все, еще и в короткий срок, как того желает публика, невозможно, признают члены правящей команды. 

Одним из обещаний армянской революции было неразделение граждан на "своих" и "чужих", непроведение тотальных чисток. Пашинян оставил почти нетронутым состав министерства обороны и финансово-экономический блок правительства. На среднем и низшем уровнях в министерствах также остались старые кадры, которые некем заменить. По этой же причине, в частности, пробуксовывает реформа судебной системы. В руках находящегося под судом Роберта Кочаряна, президента Армении в 1998-2008 годах, и его сторонников - крупнейшие медиа. 

"Даже в демократических странах власть и деньги обычно сосредоточены в руках у одних и тех же людей. Разница в том, что в странах недемократических те люди, у которых власть, прибирают себе деньги, а в демократиях - наоборот: те, у кого деньги, влияют на власть. Случай Армении нетипичен: деньги остались у старой власти. И благодаря этим деньгам им удается контролировать медиапространство", - говорит Микаэл Золян.

Люстрация, даже по примеру той, что прошла после 2014 года в Украине, несет многие риски, считают в новом руководстве Армении. Даже верным служителям режима стоит дать второй шанс. "Когда правила меняются, люди могут вести себя совсем по-другому, - считает Мария Карапетян. - Многие учителя участвовали в фальсификации выборов. Если мы пойдем путем политических расправ, как скоро мы остановимся?" 

Несколько крупных экс-чиновников, помимо Кочаряна, пребывают в настоящее время под следствием или судом. В правительстве и парламенте разрабатывают механизмы переходного правосудия: все события и акторы армянской истории с 1991 года должны получить моральную оценку. 

"Чего бы я не хотел допустить, так это разделения на "старых" и "новых", - отмечает депутат Национального собрания Сурен Григорян, в прошлом - адвокат. - Это непродуктивно и опасно. Есть люди, которые честно работали при прошлой власти. Ничего хуже и несправедливее их отстранения я не могу себе представить". 

Кадровая политика и некоторые действия Никола Пашиняна, между тем, уже вызывают недовольство премьером. Оценка уровня недовольства, как и понимание ожиданий от новой команды, может быть исключительно умозрительной: в Армении не проводятся никакие социологические измерения. 

Часть армянской - и всю азербайджанскую - публики шокировало августовское выступление Пашиняна в Степанакерте, когда он заявил, что "Арцах - это Армения". Речь шла о регионе, контролируемом самопровозглашенной республикой, но являющемся де-юре частью Азербайджана. 

Еще больший шок вызвал недавний разгон полицией протестной акции в Ереване, который никак не комментировал Пашинян, сам не так давно добивавшийся своих целей теми же методами, что и граждане, которые протестовали против разработки золоторудного месторождения в одном из регионов страны. Полиция в Армении напрямую подконтрольна премьер-министру. 

Признавая, что многое в стране изменилось со сменой власти, Варужан Аветисян, поддержавший революцию, признает, что ожидал гораздо большего. "Можно было бы начать хотя бы с малого. Создать такую ситуацию, чтобы представители бывшего режима не смогли использовать ворованные средства для скупки всего медийного поля и ведения информационной войны против собственного государства. Провести судебную реформу, хотя бы вывести из судебной системы одиозных судей. Не ставить во главе полиции человека, который отличался жестокостью по отношению к гражданам и раболепием по отношению к бывшему режиму. Не назначать бывшего заместителя начальника полиции, который был хуже шефа, главой области", - перечисляет он. 

Мария Карапетян, 31 год, в прошлом - активистка

В парламенте я состою в комиссии по защите прав человека и общественным вопросам. В программе нашей партии написано, что мы отвергаем насилие как метод решения внутренних отношений. Я хочу, чтобы это пустило корни в нашем обществе. Каждодневное, структурное насилие создает почву для авторитаризма. Свободными и равноправными людьми не может править авторитарный лидер. Ему нужно, чтобы было расслоение, чтобы разные группы друг друга притесняли. Нам же нужно добиться, чтобы это больше не повторялось. 

Очень долго в Армении доминировала идея, что мы не сможем стать демократией, пока не разрешим конфликт, потому что необходимый уровень милитаризации и потребность в сплоченности противоречат идеалам демократии. Бархатная революция изменила очередность этих вещей. Но многие все еще боятся утраты консенсуса.

Мы же пытаемся разделить акторов. То, что говорит министерство иностранных дел, то, что говорит министерство обороны, то, что говорят политические деятели, то, что говорят неправительственные организации, то, что говорят люди на улице, не должно все время совпадать. Нужно различать демократию внутри и конфликт снаружи. 

Есть три законопроекта, которые мне интересны. Они сейчас в министерстве, но скоро их передадут в парламент. Один - это изменения в закон о домашнем насилии: он был изуродован при принятии. Второй - о переходном правосудии. Третий - о равноправии.

Мне бы очень хотелось, чтобы в законе о равноправии мы создали механизм, который работал бы против языка ненависти, но не против свободы слова. Чтобы мы нашли формулировку, позволяющую людям выражать свое мнение, но не создавать атмосферу насилия вокруг разных групп и идентичностей. Это очень трудно, но, я думаю, стоит хотя бы попробовать. Если мы притесняем друг друга на уровне слов, мы будем притеснять и экономически, и политически. 

Это очень сложно, принимать решения, касающиеся жизни других людей. В гражданском обществе я говорила голосом какой-то группы, меня идентифицировали с интересами этой группы, и ответственность я несла тоже только за эту группу. А сейчас я несу ответственность за всех. 

Я не думаю, что от нас ждут чудес. Люди вышли на улицы не ради пенсий и зарплат, а за свободу и справедливость. Они знают, что если система будет нормально работать пару лет, все то, что у них крали, будет распределяться более равномерно. 

Сегодня ни у кого не возникает подозрения, что у меня, или у Пашиняна, или у кого-то другого в нашей команде во власти есть экономический интерес. Мы остались такими же, какими и были. Куда я хожу, с кем я общаюсь, как я передвигаюсь - не изменилось. В моей декларации не появилось ничего нового. 

Сурен Григорян, 27 лет, в прошлом - адвокат

Раньше, когда я видел какой-то закон, который казался мне неудачным, я сильно злился. Тогда я не знал, какую зарплату получали люди, которые его готовили. Сейчас я лучше понимаю, почему законы - плохие. Но злюсь так же. 

Еще я раньше не представлял, что при принятии законов нужно учитывать, например, общественную реакцию. Мне казалось, что если проект академически правильный, он должен быть принят. Сейчас я понимаю, что принятие закона не должно быть самоцелью и если сейчас не время его принимать, хоть он и правильный, надо его отложить. Возможно, тот Сурен Григорян, который сидит сейчас в офисе, будет возмущен этой отсрочкой. 

Сейчас у меня есть возможность писать законодательные акты так, как я считаю нужным. Но я стараюсь выполнять функцию проводника идей тех людей, которые работают в частном секторе. У меня достаточно много друзей-юристов, я часто с ними советуюсь и даже делегирую им некоторую работу. 

У меня написаны два законопроекта. Первый касается срока исковой давности при трудовых спорах, второй - отдельных вопросов при увольнении работника. Так как я в основном предоставлял юридические услуги бизнесу, я знаю, какие у него есть проблемы. Моя задача - помочь предпринимателям. Потому что экономическую революцию делают они. 

Большую часть работы я пытаюсь сосредоточить на оздоровлении законотворческого процесса. Потому что если у вас дырявые трубы, какой бы чистой ни была вода, до точки назначения она не дойдет. Локомотивом законотворческого процесса у нас всегда была исполнительная власть и сейчас нам приходится доказывать, что мы не просто люди, которые нажимают на кнопки. 

На свою работу я смотрю как сервис. Народ заказал мне определенные услуги и платит за это зарплату. Если он не захочет - неважно, справедливо или нет, - чтобы я предоставлял ему этот сервис в дальнейшем, я уйду и, уверен, без работы не останусь. В будущем я все равно вижу себя частным практикующим юристом. Желания делать политическую карьеру у меня нет.

Все декларировать, жить на одну зарплату, нести максимальную ответственность, быть виновным во всех проблемах - как людям может нравиться жить во власти? И в материальном плане, и с точки зрения спокойствия мне гораздо комфортнее в частном секторе. 

Однажды друзья, которые меня выбрали, спросили: почему полиция работает плохо? Мы ужинали, пили вино. Атмосфера испортилась. А я не знаю, почему полиция работает плохо, я не могу знать всего. Даже если я сейчас буду пытаться что-то менять в полиции, у меня не получится, потому что у меня нет компетенции. Но я не могу ответить: "Не спрашивайте", я ответственен перед этими людьми как избирателями. А если бы я оставался в частном секторе, я бы с ними заодно критиковал нашу полицию. Была бы полная гармония и хорошее настроение. 

Я очень слежу за тем, чтобы моя жизнь не изменилась. Не дай бог моя мама не заметит кого-то во дворе и не поздоровается, ей скажут: "Это потому, что у тебя сын стал депутатом!". 

Недавно после болезни я пришел в поликлинику за справкой о том, что мое отсутствие на заседаниях Национального собрания было уважительным. Мой врач сказала коллеге: "Посмотри, живой депутат". Мне было очень неприятно. Если бы я был плотником, вы обратили бы на это внимание? Но почему это произошло? Потому что в поликлинике не привыкли, что депутаты приходят к ним как обычные люди получать справки. 

Был один случай, когда я себе ужаснулся. Напротив одного из банков была площадка, которую превратили в парковку для сотрудников банка. После революции выяснилось, что эта территория банку не принадлежит. Проезжая ее однажды, я почувствовал, что что-то изменилось, но не мог понять, что именно. Таксист сказал, что парковку убрали. Я заметил, что стало гораздо лучше. Таксист ответил, что осталось, чтобы убрали правительственную парковку с центральной площади. Я озабоченно спросил: "А где члены правительства будут ставить свои машины?". Таксист ответил: "А работники банка где будут ставить свои машины?". Почему этот вопрос у меня не возник, когда речь шла о работниках банка? 

 

*** 

У команды Никола Пашиняна нет и малой доли того авторитета, что у самого премьера. Большинство ее участников - люди, до сих пор не известные широкой публике. В парламент они прошли, скорее всего, только благодаря популярности их политического лидера. Но их неиспорченность, искренность и энтузиазм обезоруживают. 

Возможное падение популярности Пашиняна даже до минимальных значений не означает реванша Кочаряна и Саргсяна, уверены мои собеседники в Армении. Вопрос о дальнейших сценариях развития этой истории вплоть до следующих парламентских выборов остается открытым. 

Необходимые стране реформы, включая судебную, уже проводятся или разрабатываются, но при осторожном подходе новой власти результат их может стать очевиден уже после того, как широкое разочарование оставит их авторов за пределами властных кабинетов. И нет никакой гарантии, что этот результат будет положителен. 

"Какие бы вопросы мы ни рассматривали, когда я углубляюсь и хочу понять первопричину, везде это мышление и образование. Потребуется много времени, чтобы это изменилось", - говорит Сурен Григорян. 

Молодость и неопытность новых парламентариев - предмет для многих шуток в Армении. "Некоторые даже смешные", - комментирует Микаэл Золян. Есть же шутки, которые оскорбляют, говорит Сурен Григорян, особенно когда к ссылке на разницу в возрасте прибегают как к аргументу в споре. "Раз уж пошел такой разговор, что вы нам оставили? - Риторически обращается 27-летний Сурен к носителям таких аргументов. - Вы оставили нам в наследство государство с выстроенными институтами, которое мы сейчас рушим своей неопытностью? В таких ситуациях я все время вспоминаю про себя Цоя: "Дальше действовать будем мы"."

Автор - Юлия Абибок

Материал подготовлен в рамках проекта "Giving Voice, Driving Change - from the Borderland to the Steppes" при поддержке Института освещения войны и мира (IWPR). 

Некоторые материалы этой публикации были собраны в рамках проекта  Memory Guides: Information Resources for the Peaceful Conflict Transformation Центра независимых социальных исследований - CISR e.V. Berlin при поддержке МИД Германии в рамках программы Expanding Cooperation with Civil Society in the Eastern Partnership Countries and Russia.

Выводы и заключения, выраженные в этой публикации, принадлежат ее автору и не обязательно отражают позицию IWPR или CISR e.V. Berlin.