Функция "владимирпутин": в чем логика существования РФ? Есть одна простая закономерность

Фильм "Убить дракона" снят в 1988 году. Разгар перестройки: запретили карательную психиатрию, городу Брежнев вернули прежнее название Набережные Челны, из Афганистана начали выводить советскую армию.

Пьеса Евгения Шварца, написанная в годы Второй мировой войны, имела пророческое звучание. Советскому дракону оставалось жить два года, но это сейчас мы знаем, что только два, а тогда будущее было точно такое же туманное, как и прошлое. Режиссер мог считать, что снимает кино о своем времени, а снял о будущем.

Дракон в России действительно не умер. Его действительно заменили хаос и бургомистр. А люди, уставшие от первого и второго, очень быстро снова захотели дракона. Да и сам Марк Захаров в итоге присоединился к "мещанам", заявив в 2016 году о поддержке аннексии Крыма и "архиодаренного Владимира Путина".

Впрочем, не только он. Ланселот проиграл битву за детские сердца. Бюргеры не захотели побеждать Дракона в себе. Шварц мог притворяться, что пишет пьесу о Веймарской республике и Рейхе, а писал о Советском Союзе и России. Те, кто в 90-е развенчивал империю, сегодня снова строят ее фундамент. В течение пяти лет в России может измениться все, а через 100 – ничего. Круг замкнулся.

И можно долго рассуждать о том, что все империи испытывают фантомную боль. Что рецидива в сердцах ее граждан не избежать. Что только скачок цен на нефть в начале "нулевых" позволил возродить систему. Что российская элита мотивирована только сверхприбылями и суперпривилегиями. Все это так – и совершенно не так.

Потому что всякую историческую закономерность можно описать как набор случайностей. Препарировать, дистиллировать, представить как сумму совпадений. Но суть состоит в том, что логика существования России находится в плену очень простой закономерности.

Российская Федерация – даже после всех "усушек" и "утрусок", которые произошли с ней в течение XX века, остается страной, обреченной на существование понаднациональным законам. Она не стала национальным государством – и не может в настоящем виде такой стать. Слишком большая разница между ее окраинами, слишком масштабные отличия между жителями Бурятии и Дагестана, ненцами и чеченцами. Она обречена на инклюзивность, убеждая жителей смиренных ранее территорий, что существование в общем государстве для них – благо.

Как следствие, любые элиты, оказавшись за ее рулем, обречены то и дело рассуждать о "духовных скрепах". Которые должны скреплять страну имперской арматурой. Отсюда все разговоры о многонациональной сущности страны и апелляции к событиям Второй мировой, как к главному знаменателю родства и единства.

Любой, кому в России удалось победить дракона, лицом к лицу встает перед непреодолимой проблемой: страна похожа на лоскутное одеяло. Она – заложница противоречий: между национальными республиками и российскими областями, между регионами-донорами и дотационными территориями, между теми, кого Москва кормит, и кормящими Москву.

Положение усугубляется еще и потому, что (в отличие от 1991 года) границы потенциальных разломов не прописаны на административных картах, и поэтому центробежность может быть хаотической по своей географии и последствиям. 

И это та реальность, с которой вынужден иметь дело любой российский политик, который в результате выпадов судьбы и переворотов оказался на вершине пищевой цепочки. Его либеральное прошлое не поможет на простой развилке вариантов: либо он становится вторым Горбачевым, либо вторым Путиным.

Любые реформы приведут к появлению внесистемных игроков. Любая экономическая оттепель – к политическим запросам бизнеса. Любая децентрализация заложит фундамент под центробежность. Кастрация силового аппарата снизит его лояльность. Отказ от пропаганды спровоцирует возникновение неловких вопросов. Сокращение коррупционных щелей приведет к разрушению внутриэлитного консенсуса.

Особенность российской системы в том, что она принципиально не поддается реформированию. Какие-либо изменения непременно сдвинут систему – и нет никаких гарантий, что эти изменения сохранят государственный статус-кво. А на другом полюсе выбора – консервация текущего положения вещей. Общественно-политический формалин. Забетонированное единство и монументальное единодушие.

В этом смысле "владимирпутин" – это не архитектор системы, а ее функция. Кто бы ни пришел вместо него – он предстанет перед тем же выбором.

Дело не в том, что Ланселот не может победить Дракона. Дело в том, что после этого ему придется превратиться в его реинкарнацию. 

Или распустить страну по домам. 

Отрывок из книги "Дикий Запад Восточной Европы"