Дорогожичи VS Бабий Яр: зачем мы спорим о названиях станций метро

Нельзя сказать, что украинское общество полностью завершило работу памяти и скорби о трагедии Бабьего Яра. До сих пор на месте трагедии – разноголосица мемориальных форм. Там стоит Менора в память о расстрелянных евреях, но есть и памятники ромам, душевнобольным, детям, православным священникам, чьи жизни тоже были безвинно погублены. Есть и позорное свидетельство советской казенной лжи – "Памятник Советским гражданам и военнопленным солдатам, и офицерам Советской армии, расстрелянным немецкими оккупантами в Бабьем яру". Жертвы той трагедии будто вынуждены конкурировать друг с другом за достойное место в национальном пантеоне скорби. Будто вместо общей летописи о чудовищной катастрофе 29 сентября 1941 года на полках коллективной памяти ютятся мало связанные друг с другом истории отдельных пострадавших сообществ, в том числе более не существующей общности "советские граждане".

Поэтому трудно спорить с Максом Яковером, который считает, что в Бабьем Яру произошло две трагедии, – расстрелы и забвение, и что там необходимо построить современный мемориальный комплекс. И что станция киевского метро Дорогожичи - неотделимая часть топонима "Бабий Яр". И что человеческое "Я" состоит из памяти о прошлых событиях примерно в той же пропорции, что человеческое тело состоит из воды. Хотя это уже не Макс Яковер считает, а психологи. 

Например, Оливер Сакс в знаменитом "Человеке, который принял жену за шляпу" писал: "Чтобы оставаться собой мы должны собой обладать: владеть историей своей жизни, помнить свою внутреннюю драму, свое повествование. Для сохранения личности человеку необходима непрерывность внутренней жизни".

Поэтому не удивляет и то, насколько резонансной и неоднозначной оказалась реакция киевлян (и не только) на внезапное предложение переименовать станцию метро Дорогожичи в Бабий Яр. 

Во-первых, как уже было сказано, есть особенности коллективной памяти о трагедии Бабьего Яра, да и Второй Мировой войны в целом. Эта память разорвана во многих местах, ее нужно сшивать и дотачивать.

Во-вторых, предложение оказалось действительно внезапным, его буквально вбросили в информационное пространство. А люди у нас привыкли, что для выдвижения подобных инициатив, необходим формальный повод – годовщина трагедии или большая политическая кампания.

Но инициатива Макса Яковера пока скорее похожа на кампанейщину, и это по-настоящему досадно. Ведь уже доподлинно известно, спасибо декоммунизации, что переименование топонимов и улиц не обязательно приводит к коренной трансформации того, что на этих улицах происходит. Хотя в городах Украины не осталось, кажется, ни единого памятника Ленину, украинское общество во многих своих практиках и установках остается глубоко советским – в отношении к частной собственности и вообще к приватности как таковой, к насилию, к меньшинствам.

Поэтому совсем не факт, что появление в Киеве станции метро "Бабий Яр" само по себе способно изменить политику памяти в отношении трагедии.

Нет особого смысла в том, чтобы анализировать многочисленные аргументы "за" и "против" переименования. При обсуждении проблем, упирающихся в болевые точки прошлого, важно отличать рациональные соображения от рационализаций – разновидности психологической защиты, с помощью которой мы подбираем подходящее логическое объяснение не до конца осознаваемым поступкам или намерениям.

Рациональным соображением в данном случае можно считать стремление должным образом упорядочить память о трагедии Бабьего Яра и его жертвах. Но переименование "Дорогожичей" с этой целью связано очень косвенно, а посему все аргументы – и за, и против – суть рационализации, попытки замаскировать истинные причины, заставляющие людей об этом спорить.

Одна из таких причин причудливым образом перекликается с загадкой, которую президент Зеленский загадал согражданам в своем нашумевшем новогоднем послании: "Кто я?". 

Дискуссия о "Дорогожичах" – это часть непрекращающейся поисков новой гражданской или национальной идентичности в запутанных лабиринтах украинского прошлого. Кто мы? Вечные жертвы, обреченные ездить между станциями "Бабий Яр" и "Голодомор"? Или плоть от плоти народа-победителя, который "может и повторить"?

Или мы сами не знаем, чего хотим, а потому не умеем договориться даже о такой мелочи, как название станции метро? Или мы – люди, способные на глубокие переживания и сочувствие?

И, конечно, нельзя сбрасывать со счетов тот факт, что память о Второй Мировой тесно вплетена в нашу нынешнюю войну, которая еще идет, но память о которой уже частично стерта.

Так что настоящее у нас тоже запутанное. И в этом настоящем каждый из нас ежедневно бьется за право не оказаться в забвении еще при жизни, за право не быть принятым за шляпу.

Так что Мемориал Бабьего Яра нужен, конечно, не только еврейской общине или потенциальным туристам, он нужен всем нам. Хоть со старым названии станции метро, хоть с новым.