"Ноги отрастут". Как волонтер Вера лечит раненых медведями

Вера Тимошенко десять лет ходит в военные госпитали навещать раненых, а на кладбища – хоронить незнакомых солдат. Часто теряет сознание, но снова ходит.

Волонтер рассказала, чего больше всего просят военные (спойлер – "невесты"), сколько ей платят, зачем раненым мягкие игрушки. Есть здесь и исповеди пленных, которых недавно обменяли и которых мы встретили в госпитале.

Корреспондент LIGA.net провела один день с Верой Тимошенко.

Не хотел говорить: "Путин – мой президент", вырвали зубы

"Рады вас приветствовать в Украине! Мы вас ждали! Можно вас обнять?" – красивые, звонкоголосые, с распущенными волосами девушки прижимаются к вчерашним пленным в военном госпитале. Их привезли туда после последнего большого обмена. Ребята радуются, расцветают улыбками.

В этом отделении их десять, от 21 до 24 лет. Истощенные, коротко стриженные. Одинаковые серые спортивные костюмы болтаются на костлявых плечах. Все потеряли в весе. 25, 30 кг. Вместо накачанных мужчин – подростки в размере XS.

Спешит навестить ребят и Вера. 56-летняя волонтер, которая 10 лет ходит по военным госпиталям как на работу. Сегодня по-прежнему несет парням гостинцы. Легко и свободно подходит к каждому: "Слава Украине! Вы наши лучшие!"

Бывшие уже пленные веселые, смеются, светятся глазами, радуются, что дома.

"Когда нас везли в автобусах через села, люди выходили, встречали с флагами, с добром! Как это приятно!" – высокий паренек долго разглядывает детский рисунок, который Вера дала его побратиму. Изучает каждую деталь. Она замечает это и дает ему другой.

Она за минуту переобнимала всех военных, каждого поблагодарила, сказала, что он герой и титан. Слова льются из нее непринужденно, словно она знает их сто лет. Вот уже шелестит пакетами, доставая гостинцы. Через несколько минут преодолеваю свою неловкость и я.

"Давайте обниматься!" – обращаюсь к юноше из Черкасской области, который извиняется, что не может так быстро перейти на украинский. В плену заставляли петь гимн России по 30 раз в день. А одного из пленных наказали за то, что ночью звал маму на родном языке.

Ничего специально не расспрашиваю, но он хочет поделиться сам. Их, семерых бойцов, взяли в плен на позиции в начале полномасштабки и держали вместе где-то в СИЗО недалеко от Москвы. Целыми днями режим был такой: полчаса сидишь, полчаса стоишь. А когда уже везли на обмен, не верил до последнего, думал переводят в другую тюрьму.

Говорит о соседе по палате, который на приеме у врача: "Не верит, что не будут рвать ржавыми плоскогубцами зубы, потому что не хотел говорить: "Путин – мой президент". Не верит, что поставят новые…"

"Мы не отсидели, мы отстояли в тюрьме 22 месяца и три дня"

Парни, как любознательные дети, заглядывают в Верины сумки. Сегодня там патриотические футболки, разрисованные детьми, носки, плед, одна пара ботинок на липучках, сувениры с украинской символикой, флаги, игрушки, сладости, двое трусов: одни в горошек, другие – в цветах.

Все хотят игрушки, браслеты. Футболки сразу прикладывают к себе. Один тянет на себя плед, обхватывает руками, как человека: "Можно?"  "Вам все можно", – Вера оставляет  свой телефон, если захотят что-то заказать.

"Приходите нас навещать. Это так приятно, мы так соскучились по нашим людям. А что хотели бы… Честно – никогда не брать в руки автомат. Мы свой долг перед Родиной выполнили".

По-пацански, задиристо они то бегают курить на балкон, то втыкают в выданные им телефоны, то заглядывают друг к другу в палаты.

"Вы защитили нас своими спинами, – повторяет волонер. А я смотрю на узенькие, но незгибаемые спины, и к горлу подкатывает ком.

Вера не пропустила ни одного военного, проходившего мимо. Вот встречаем на ступеньках еще двоих. Эти постарше. Одному 34, другому под 50. Старший сразу надевает принесенные Верой ботинки. Снимает черные дермантиновые кроссовки, которые всем выдала украинская сторона.

"Мы не отсидели, мы отстояли в тюрьме 22 месяца и три дня. По 15 часов в день приходилось стоять в узком проходе между нарами. Ноги опухли. Сейчас постоянное онемение. Покалывание внутри не проходит. Таскаю их как ватные, могу ботинок потерять и не почувствовать этого", – рассказывает младший. Он похудел в плену на 40 кило. С любопытством разглядывает Верину гердану, трогает пальцами: "Такая яркая".

В первый день потеряла сознание

На втором курсе университета Шевченко, где Вера училась на журналиста (сейчас она фрилансер), она попала в аварию. Состояние было тяжелое, ей чуть не отрезали ногу.

Тогда не собирали средства на помощь, а собирали уже на могильные венки. Вот прошел слух, что Вера умерла. А она взяла и вернулась на учебу.

"Ты же Вера Тимошенко? – спросила одна из однокурсниц. – А я тебе рубль на венок сдала". "Так давай отдам тебе три", – ответила студентка.

Когда очень болел папа, разворачивалась Революция достоинства. Вера ухаживала за ним в селе в Сумской области. Мама умерла, когда девочка еще в школу ходила. С отцом приходилось часто лежать в больницах. А там – боль, страдание. И там же – сочувствие, забота, любовь.

"В Украине уже началась война, вокруг горе. Я решила ходить в госпитали: передавали по телевизору, что нужны руки. И сразу же пошла к самым тяжелым. По коридору везли на каталке распанаханного солдата в крови. Всего в трубочках. Я – хлоп и потеряла сознание. ", – вспоминает первый день волонтер.

Она отчаянная. Знала же, что потеряет сознание от вида крови. В универе даже просила освободить от занятий по медицине: не могла смотреть, как делают уколы. А тут сразу тяжелые раненые! Пришла в себя и домой. Через неделю то же самое. Снова плохо и снова домой.

"Я хожу в госпиталь, потому что не нашла другого места, где бы могла быть полезной. Воевать я боюсь, собирать деньги – не такой я публичный человек, хотя сейчас карточку уже начала давать в соцсетях. Сама не вытяну. Люди со всего мира помогают и деньгами и посылками. На нужды раненых.

Меня иногда выгоняют из больниц: мол, государство их всем обеспечивает. Но почему они звонят мне? Спрашивают о памперсах, о костылях, о колясках.

Маме, сыну которой приписали заваривать травы на рассвете, нужен чайник; побратимы парня с контузией, уписавшегося от взрывов, просят сменное белье; мужчина, которого положили лечиться еще летом, хочет выйти на базар, а у него из одежды только шорты, и те одолжены у побратима".

Вера – фея с тяжелыми сумками, от которых болит спина, спешит выполнить желание-заказ. Почти каждый день в любую погоду торопится в госпиталы.

"Боже упаси расспрашивать: скольких ты убил?"

Ее никто не учил, как обращаться с ранеными. "Пришла. Шлепнулась в коридоре и все", – смеется. Она очень открытая и спонтанная. Женщина, 40 лет живущая в столице, каким-то образом не утратила непосредственности, колорита и искренности провинциалки. А еще – с ней удивительно легко.

"Все первый раз не знают, что делать, о чем говорить. Я рассказываю: надо сказать три фразы: "добрый день", "спасибо" и "до свидания". Ну, не подряд, конечно же, что-то можно вставить между ними", – хохочет.

Можно слушать, если он рассказывает. Можно отвечать на вопросы, если спрашивает. А там уже, как пойдет: говорить о книгах, играть в шахматы или складывать пазлы. Я всегда прошу новеньких не затрагивать тему языка, веры. Боже упаси ради глупого любопытства спрашивать: скольких ты убил?

Вера вспоминает, как однажды с ней напросилась женщина, которая стала приставать к солдатам: "А как тебя мучили в плену? А как пытали?" С трудом ее оттащила: "У них душа болит. Как можно?"

Общение не всегда получается простым. Иногда военные прямо в лоб заявляют: "Я ранен, ты меня не поймешь". Тогда Вера вспоминает свою аварию и свой страх, что отрежут ногу. Рассказывает, что тоже имела контузию, когда со всего маху ударилась головой на скользких ступенях у родительского дома. После этого начала заикаться.

"Так что я тоже контужена", – хвалится перед ранеными. Они смеются. А она советует им петь, это помогает скорее преодолеть эту травму.

Долго не могла привыкнуть к военному юмору. Вот просит, скажем, парень без ног носки. "А куда ты их?" – "Ничего, ноги отрастут". Другой, уже после лечения, пошел в ТЦК работать и однажды обратился через пост приносить женские прокладки. "Зачем тебе, Димчик?" – спросила Вера. "Чтобы ноги не мерзли". А у него ног нет. Она не знала, что думать, а выяснилось, что просил бойцам на фронт.

"Такие бодрячки, стойкие, жизнерадостные, бодрые выкарабкиваются из состояния беспросветности первыми. И двигаются вперед, женятся, работу, как этот Дима, находят. Юмор очень помогает".

Но этот юмор и хорошее настроение нужно нести им. Не только футболки и носки. Вера в этом мастер.

Пусть игрушки будут там, где должны лежать ноги

Ее появление в госпитале сопровождается ее фирменным приветствием: "Трусы, носки, кефир, медведи!" Спрашивает у каждого раненого или военного: "Ребята, что вам нужно?"

Кто-то сдержан: "Спасибо, у меня все есть", кто-то заинтересованно смотрит на гигантские сумки, которые женщина таскает за собой.

"А что за медведи?" – смеясь, спрашивает молодой в очках и с бородкой. Он вышел покурить на террасу.

"А, – машет рукой Вера, – это я так называю мягкие игрушки. Поэтому у меня все медведи, даже черепахи", – отвечает и быстренько прижимает к его груди очередную футболку.

"Игрушечная" терапия началась с зайца.

"Тот тянет руку, тот. Есть такие, что и за пазуху кладут. Это для них воспоминание о доме, о мирной жизни. И я стала с собой носить."

Однажды прислали из Франции целые коробки. Я открываю, а там обезьяны. Очень большие. Принесла в госпиталь, а там лежал мальчик с позывным "Черный". Вытаскиваю обезьяну, а он: "Так это же вылитый я, посмотрите!" Прижал к себе и точно: одно лицо, уши торчат. Хочется и плакать, и смеяться.

У волонтера дома все заставлено ящиками с вещами, которые присылают неравнодушные. Муж кричит: "До каких пор это будет продолжаться? Пройти негде!" – а Вера смеется: "Андрюха, это баррикады, никто к нам не прорвется". С трудом раздала тех обезьян, открыла очередную коробку, а там еще три сидит. Муж говорит: "Ты же отдала, где эти взялись?" – "Это их дети, вылупились, пока нас дома не было".

Женщина пишет душевные стихи и посты о своем посещении раненых. И вот в нескольких из них говорилось о совсем молоденьком мальчике с позывным "Малый":

"На меня смотрели детские глаза. Как у старшеклассника. Печальные, грустные. Мальчик прятал свои ампутации под пеленку, будто стеснялся. Вытащила из рюкзака игрушку. Он так обрадовался. А я дома плакала.

Сегодня снова плачу. Мы с героем земляки. Он тоже из моей родной Сумской области. "Малый" меня спрашивает: "У вас сегодня игрушки есть? (он каждый день брал какую-нибудь новую, побратимы тоже относили ему свои. – Авт.) Ооо, такого пушистого чуда еще нет. Смотрите, как у меня их много. Вот сидят. Зоопарк. Племянница приходит, играет. Я их пока не отдаю. Пусть будут там, где должны лежать ноги. Уже назвал их Вася, Миша, Игорь. Хорошо же?" – "Хорошо, сынок. Выздоравливай. А что тебе принести в следующий раз?" – "А есть такие, которых у меня еще нет?" – "Есть". Слезы на глазах, ком в горле. Господи, услышь нас, не отнимай этих детей, не калечь. И родителей и матерей тоже. Страшно как. Жутко".

Охранник в больнице как-то доставал Веру: "Зачем вы их несете? Разве они будут играть?" – "А вы прийдите и посмотрите".

А они действительно играют. Взрослые дяди и юноши после школы. Сажают на кровати жирафов и тигрят: "Вот папа, вот мама, вот детки, сейчас будем лечить".

Ходит в вышиванке и носит украинский флаг

Вера живая, справная и ловкая. Ее зовут "Шустрая" потому что когда-то за день успела оббегать три госпиталя. А раньше была "Невестой": когда заходила к ребятам в палаты, выкрикивала: "Трусы, носки, кефир, невесты!"

Раненые военные, а они преимущественно молодые-неженатые, просят познакомить их с девушками. Потому что мама, волонтеры, побратимы – это одно, а за девушками можно поухаживать, почувствовать себя задорными, бравыми, дерзкими – живыми. Хоть сами и без ног, пригласить потанцевать, взять за руку.

И Вера откликнулась в присущей ей манере: если просят воины, отказать нельзя. Звала знакомых девушек, студенток навещать бойцов. Трижды произошло чудо: девушки влюбились в парней, а те в них. Сложились три пары.

Волонтер шутливо исполняла роль свахи, пока знакомые девушки, которые хотели бы прийти в госпиталь, закончились. Но ее продолжали величать "Невестой", потому что ходит в украинском костюме. Некоторые завистники бросали в лицо: "Ты специально так одеваешься, чтобы себе мужчину найти". Вера смеялась: "Да у меня жених есть, только замуж некогда выйти". Заткнула им все-таки рты в 2016-м, когда нашла пятнадцать минут времени сбегать в ЗАГС, чтобы расписаться со своим Андреем и цветы возложить на Аллее Небесной сотни.

С тех пор слово "невесты" убрала из своего приветствия, перестала носить венок, а украинский костюм – нет.

"Я на какой-то праздник пришла в вышитой сорочке и увидела, что эта картинка действует очень положительно", – Вера правду говорит. Она идет по госпиталю, как писанка, ее издалека видно, издалека слышно. Даже шагая по улице в мороз, она не застегивает куртку. Чтобы виден был весь образ, чтобы красиво было. Она носит с собой украинский флаг с напечатанным словом "Вера". Желтые буквы на синем фоне. Когда фотографируется с бойцами, вытаскивает его. Флаг писан-расписан их пожеланиями.

Сегодня она в тканом платье, повязана платком, на груди сверкает бисером украшение. Губы подведены розовым.

Спускаемся к автомату с кофе в холл. К нему ловко подъезжают на инвалидных колясках те военные, которые лечатся здесь давно. Они с ампутациями. Вера их всех знает. Радуются друг другу, обнимаются. Говорят об очередных операциях, о семьях, все отказываются от конфет: тот только что поужинал, тот от стоматолога.

У волонтера в сумке остались трусы, которые так никто и не забрал: слишком большие. Вера напевает каждому, кто подходит за кофе:

"Хоть проси, хоть не проси, подарю тебе трусы". В конце концов их забирают двое крупных мужчин.

Ходит хоронить незнакомых солдат

Вера часто посещает кладбища. Прочтет в интернете, что где-то похороны солдата и идет прощаться, отдать дань. Бывает, что теряет сознание.

"Зачем? – спрашивают знакомые. – Сознательно идти и знать, что потеряешь сознание".

"А там людей мало: родственники, побратимы и больше никого нет.

Ее часто не понимают:

"Да хватит нам уже о тех госпиталях рассказывать. У тебя только они в голове".

Или:

"Тебе что, нечего делать? Чего ты туда ходишь? А сколько тебе платят?"

"Знаете, очень много. Вы даже представить не можете. Кто конечностью, кто литрами крови. А кто и своей жизнью", – отрезает Вера.

Спрашиваю о мотивации. Это вроде бы и очевидная вещь в случае волонтерства, однако у всех она своя.

"Я отдаю долги, – не задумывается женщина. – Меня когда-то поддержали люди, когда лежала в больницах. Была онкология, и медики сказали, что месяц жить осталось. Но Бог сохранил меня на этом свете. И я должна отблагодарить Его и людей".

"Государство – это и я тоже"

Родители учили меня с детства помогать. Тогда это не называли волонтерством. Но приедешь в деревню, идешь с кем-нибудь корову пасти, кому-то лекарства из города везешь, а кому-то чулки. Это норма. А с папой столько времени в больницах провели, что насмотрелась я на беспомощных людей. Ну, как им не помочь?

"Отношусь к ним с уважением и благодарностью. За то, что у меня есть руки и ноги. За то, что жива, что не в оккупации, что я в своем доме, где, извините, не насрал кацап. Делаю для них все, потому что они закрыли меня собой, и когда говорят, что им все дает государство и выгоняют меня из госпиталя, не поддаюсь: "Государство – это и я тоже".

Спрашиваю, тяжело ли ей.

"Тяжело женщине, которой вернули сына без головы и она хоронила его в открытом гробу, чтобы люди видели, что руссня сделала, и которая сама пошла воевать и попала в плен; тяжело жене, которая месяцами дежурит у постели мужа в коме, а возле нее младенец… А мне – не тяжело.

Бывает кажется, не вытяну, упаду на полпути, но сгребаю себя в кучу и иду дальше".