452 рассвета в плену. История защитника Мариуполя, прошедшего российские застенки

Герой этой истории – парень из Мариуполя, у которого была обычная жизнь: семья и двое детей, работа в строительном гипермаркете. 24 февраля 2022 года он взял в руки оружие, чтобы защитить свой родной город, и вместе со многими защитниками Мариуполя оказался в российском плену. Следующие 15 месяцев пройдут в неволе.

В первой части рассказа он делится воспоминаниями о боях в Мариуполе, подготовке к выходу на подконтрольную Украине территорию и о том, как оказался в плену.

По просьбе героя рассказ публикуется анонимно.

ЧАСТЬ 1. "МАРИУПОЛЬ"

"Я собирался ехать на медкомиссию, а уже шла война"

В феврале все, кто следили за ситуацией и были способны критически мыслить, могли догадаться, к чему все идет. Новая эскалация на фронте была лишь вопросом времени. На тот момент наше подразделение ТРО существовало скорее на бумаге. Осенью 2021 года мы прошли десятидневные сборы, но серьезной подготовкой я бы этого не назвал. Приехали постреляли десяток патронов – это, скорее, были какие-то показательные действия.

Существовал штаб, командиры и управление, а подписывать контракты с резервистами начали первого января, в феврале еще бегали проходили медкомиссию. Полноценным боевым подразделением мариупольское ТРО стало уже во время вторжения.

21 февраля первая очередь резервистов мариупольского батальона уже прошла медицинскую комиссию. А такие, как я, кто имел проблемы со здоровьем и ноль военного опыта, входили в оперативный резерв второй очереди. Около семи вечера 23 февраля позвонил мой командир, к сожалению, уже покойный, и сказал: "Павел, завтра у тебя медкомиссия". Тогда я предупредил родных, что, вероятно, все начнется в ближайшие дни.

Утром 24 февраля я собирался ехать на комиссию, а уже шла война. Из батальона позвонили по телефону, сказали мчать в часть. Рюкзак у меня уже был собран, я обнял и поцеловал жену с детьми и уехал.

Буквально за несколько дней до вторжения теробороне передали здание школы-интерната на улице Азовстальской. 24 февраля я прибыл туда. База располагалась на левобережье, уже утром там было хорошо слышно обстрел, а позже стало прилетать рядом. Резервисты прибывали, получали форму, в первый день даже какие-нибудь документы оформлялись. Позже этого уже не делали. Также в тот день привезли вооружение, и мы заносили все это в подвал.

Уже в первые дни мне стало ясно, что к чему, и я сразу приказал жене с детьми уезжать как можно дальше. Они успели выехать из Мариуполя последним эвакуационным поездом и впоследствии добрались до Германии.

Хозвзвод госпиталя №555

Из резервистов сформировали несколько групп. Одна поехала брать под охрану телебашню, а та, в которую попал я – военный госпиталь. Нас привезли в госпиталь №555, который размещался на территории пятой больницы в Кальмиусском районе. Нашей задачей было не только контролировать периметр. Мы участвовали во всей повседневной работе: носили еду, разгружали машины, переносили раненых. И это стало нашей основной функцией.

С первого дня мы включились по полной. Надо ехать на станцию переливания крови – ты садишься с медиками, потому что каждая машина должна сопровождаться. Твоя задача следить, чтобы никто не подскочил, не стрельнул, не бросил гранату. Такие случаи были, мы знали, что ДРГ россиян уже в городе. Возвращаешься с выезда – давайте носить пациентов, топливо, медикаменты. Выспаться было невозможно, не говоря уже о том, чтобы отлучиться увидеть родных.

Последний мой контакт с семьей был шестого марта, даже по видео поговорили. После этого связь упала окончательно, мы кормились слухам, и это была проблема. Иногда можно было поймать сигнал на верхних этажах, но дозвониться не получалось. О происходящем вокруг узнавали разве что от людей, которые приезжали в госпиталь.

Авиаудар

12 марта российские войска зашли на 17-й микрорайон и заняли областную больницу. Мы узнали об этом от волонтеров. Уже тогда на нашу территорию прилетали мины, и мы понимали, что противник находится всего в нескольких километрах от нас.

15 марта случился авиаудар. Вылетели окна, разрушило генератор и все коммуникации. Но нам очень повезло, ракета прошла в паре метров над зданием госпиталя и ударила в старое хирургическое отделение.

В тот момент там никого не было, только в подвале отдыхал санитар. Он получил контузию и пару легких обломочных. К сожалению, погибли несколько пациентов, которые в то время были на аппаратах ИВЛ, потому что вышел из строя генератор. Но если бы ракета влупила на несколько метров ниже, это была бы братская могила. Погибли бы пациенты, врачи и близкие. Ведь персонал давно перевез свои семьи в госпиталь, и они там жили вместе.

В момент авиаудара шла смена постов. Я сидел в подвале соседнего здания, где мы обустроили себе место. Все очень испугались за тех, кто на постах, но чудом никто не пострадал.

Госпиталь стал непригодным к эксплуатации, и его решили эвакуировать на завод имени Ильича. Это была нелегкая задача. В тот момент у нас было около 400 пациентов, много тяжелых, не способных передвигаться самостоятельно. Мы старались максимально распределить их по подразделениям. Азовцы сразу же забрали своих на "Азовсталь", где они уже обустроили собственный бункер. Также своих забрали морпехи. Но многие остались, потому что их подразделений де-факто не существовало. Так бродили пограничники, связи не было, они не имели понятия, где им искать своих.

Дополнительного транспорта взять было неоткуда. А надо было забрать хоть какое-нибудь оборудование. Все, что у нас было – это несколько скорых, джипы и грузовик из строительного магазина. В первый день вывезли все запасы солярки и бензина и стали транспортировать людей. Уже потом взялись за лекарства и оборудование. Кажется, мы совершили миллион ходок, но все равно многое пришлось оставить.

Новый госпиталь обустроили под доменным цехом завода Ильича. Весь переезд длился около четырех-пяти дней. Я занимался организационными делами, размещал людей и так далее. Поэтому знаю, что, наконец, на новом месте оказалось около 300 пациентов.

Туннельный госпиталь

Ориентировочно 20 марта мы окончательно перебрались под доменный цех в пешеходный тоннель длиной в несколько сот метров. Поблизости под мостом развернули полевую кухню и поставили генераторы. В туннеле с обеих сторон установили нары, а из госпиталя привезли матрасы. Сделали импровизированную операционную: два стола просто отгородили пленкой. Санитарные условия были ужасающие: повсюду металлургический графит и столетняя грязь, поэтому операции делали только неотложные.

Позже ближе к конторе железнодорожного цеха мы нашли полноценное бомбоубежище. Оно было хоть и старое, но капитальное и более безопасное. Туда переехали операционные и часть пациентов. Однако три-четыре десятка легкораненых так и оставались в тоннеле. Кухня тоже осталась под мостом, это был лучший вариант, потому что ее нельзя было заметить с воздуха.

Нас часто обстреливали, но не думаю, что это был огонь конкретно по госпиталю. Россияне лупили по заводу из всего, что только можно: грады, минометы, бомбы, ракеты. На доменной работала наша САУ (самоходная аритллерийская установка. – Liga.net), кацапы понимали, что там можно многое спрятать, поэтому поливали весь завод. Они отрабатывали сектор за сектором, и нам доставалось.

Время от времени в госпиталь приезжали представители разных подразделений и выдергивали людей из пациентов или персонала, чтобы усиливать свои части. Так я очутился на передовой.

На последней линии обороны

29 марта меня бросили в поддержку морпехов. Записали телефонный номер и вывезли на позицию. Это была группа 36-й бригады морской пехоты, но по факту это уже была сборная солянка из всех, кого только можно было найти: пограничники, морпехи, ТРО, Нацгвардия. О боевом слаживании речь не шла.

Нас было всего двенадцать. У нас была задача занять и удерживать многоэтажку по улице Мамина-Сибиряка, 36. Это фактически была последняя позиция перед заводом, за нами никого не последовало. На тот момент кроме стрелкового оружия и гранат мы ничего не имели. Это уже была какая-то глупая агония и все, потому что нанести противнику вред нам было просто нечем. Более того, прямых боестолкновений практически не было, никто из них не шел в атаку. Россияне окружали какой-то район, выжигали все артиллерией, а затем продвигались. А еще самолеты. Если вдруг какое-то сопротивление, туда сразу спешила авиация. Такая была война.

Враг уже занял все дома на противоположной стороне улицы и весь район к северу. Напротив засели снайперы и пулеметчики, они следили, чтобы мы не могли даже высунуться из окон. Приехали танчик и бетер и начали разбирать дом вместе с нами. Тупо били зажигательными и фугасными сверху вниз.

Дом загорелся, огонь быстро разнесло ветром по всем этажам. Тогда они начали простреливать лестничные марши, чтобы мы не могли спуститься. Танк и БТР в шахматном порядке из двух стволов лупили по дому, а крупнокалиберный пулемет – по лестнице. Мы прикинули, что при таком раскладе единственное место, где можно выжить – это у дверей лифта. Действовали так: стоишь у лифта, ждешь, чтобы пулеметная очередь прошла вниз, потом бежишь за ней от одного укрытия к другому. И так этаж за этажом.

Когда выскочили в частный сектор, то поняли, что отходить некуда. Можно было включить героизм и попытаться пробиться на завод. Конечно, это был большой риск попасть под дружеский огонь, к тому же мы даже не знали, наши ли там до сих пор. Наш командир принял решение: переодеваемся в гражданскую одежду и выходим кто как может.

Бои в Мариуполе научили все таскать с собой. В этом разница пребывания в окружении – у тебя нет запасного плана, нет позиции, куда можно отойти и перегруппироваться. Нужно быть автономным на 100%. БК, еда, вода, документы, одежда – про все это ты должен думать сам. Необходимо использовать все возможности попить или поесть, а у тебя еще есть боевая задача. Об эффективности боевых действий в таких условиях и говорить нечего.

Мы продержались в том доме только сутки. Счастье, что вышли без потерь. Оставляли командиру оружие, переодевались и по одному расходились. Я решил пробираться домой. Хотел выяснить, что происходит, и как-то смыть признаки того, что я был солдатом. Сделал морду кирпичом и пошел.

Почти готов к бегству

Я обошел завод Ильича и отправился домой, наблюдая за обстановкой вокруг. Все было оккупировано, госпиталь занят, вражеская техника каталась по городу. Сопротивление оставалось только на заводе. Я придумал легенду, что прятались на Волонтеровке (район Мариуполя), а после того, как там стало горячо, перехожу на спокойную территорию. Пару раз меня эти обезьяны останавливали. Проверяли до трусов, на этом, кстати, многие засыпались. Но нам в ТРО форменного нижнего белья не давали. Паспорт есть, прописка местная, так как-то прокатило.

Шел по улице Карпинского, общежития на перекрестке с Покрышкина были разрушены. Мост тоже взорван, но пешком его можно было перейти. Дальше мой родной район, посты там тоже стояли, но я знал все обходные пути. Домой попал первого апреля. Дом стоял пустой. Следующие несколько суток я просидел в доме, отмылся и пришел к себе. Соседям рассказал байку, что вывозил семью во Львов, а сам вернулся ухаживать за домом. Они не знали, что я был в теробороне.

Потом начал разнюхивать, как выбираться из города. Все было перекрыто блокпостами, и разных проверок на дорогах было множество. Просто так взять и уехать из Мариуполя стало невозможно. На улице могли раздеть, чтобы проверить татуировки и следы от оружия или бронежилета. Требовали показывать военные билеты. Мне удавалось избегать проверок, но я знал людей, которых взяли на улице – например, просто потому, что не было военника. Некоторые пропали без следа, а иногда таких отправляли на принудительные работы, закапывать трупы.

Чтобы уехать, нужно было прежде всего раздобыть денег. Тогда народ начал продавать все, что можно. В гараже у меня валялся велосипед, я сразу понял, что это ходовой товар, потому что бензина нет, запчастей для авто тоже. Для Мариуполя это был транспорт мечты того времени. Немного подремонтировал его, поехал на супермаркет "Метро", где повесил табличку и через час продал. Так у меня появилось четыре тысячи гривень. Возле "Метро" раздавали гуманитарку и всегда толпилось много людей. Там можно было разнюхать, кто куда сейчас двигается, куда пускают, а куда не пускают, кого выпускают, а кого нет.

Я наблюдал за работой блокпостов, общался с людьми, которые их пересекали. Быстро стало ясно, что если пойти туда наобум, то не пройду. Узнал, что есть еще один блокпост в Никольском (поселок близ Мариуполя в направлении Запорожья). Часто случалось, что в Никольское людей пускали, а обратно – нет. Рассматривал вариант доехать за деньги в направлении Бердянска. Какое-то время еще возили в черную, но потом россияне перекрыли все пути.

Так что мой основной план был выходить пешком. Других вариантов не было. Понемногу я к этому готовился: узнавал, где расположены посты, какая ситуация, что охраняют. Прикинул, что легче будет выйти из города во тьме, потому что пропуск закрывали, но особо там не следили. Однако нужно было избежать комендантского часа. Думал притвориться обитателем пригородных дач. Просчитывал все: что взять с собой, сколько времени понадобится. Я понимал, что если пешком идти в Орехово, где тогда была линия столкновения, то это в идеальном варианте неделя. Надо было не обращать на себя внимание и не замерзнуть в дороге.

Я этого не знал, но время играло против меня. Пока я готовился, оккупанты получили доступ к базам данных о военнослужащих, силовиках, органах власти и даже волонтерах. Они уже не проверяли всех подряд вслепую, теперь у них были списки с фамилиями и адресами.

Не сомневаюсь, что соседи тоже "помогли". В поселке знали, что я человек проукраински настроенный, этого я никогда не скрывал. Я это понимал, но также понимал, что находиться где-то не по месту прописки рискованно. Патрули ходили по улицам и проверяли документы. Вот я здесь живу, есть прописка – тогда все ок. Если ты не по своему адресу, значит скрываешься. Как это ни парадоксально, безопаснее было сидеть дома.

"Мы знаем, что ты азовец!"

Вечером 11 апреля меня схватили. Я сидел дома, ничего не делал, было уже темно. Вдруг услышал, как несколько машин остановились у моего дома. В тот период никакого движения личного транспорта не было, потому что бензин просто так купить было негде. А ездить по несколько машин могли только военные. Так что я сразу все понял.

Чтобы они не бросали гранаты в окна и не начинали стрельбу, я открыл дверь и вышел к ним. Это был спецотряд. Не лаптеногие какие-то "днровцы" с кастрюлями на головах, а серьезные мужики. Действовали профессионально, мгновенно заскочили, взяли периметр и штурманули дом. Было ясно, что рыпаться нет смысла. Меня скрутили, положили лицом в землю и сразу начали допрос.

Для них каждый украинский военнослужащий по умолчанию был азовцем. Тебя крутят и кричат: "Мы знаем, что ты азовец!", а твоя задача – доказать обратное. Конечно, "брали на пушку", говорили, что им все известно, что здесь схрон с оружием и взрывчаткой, что скрывается разведгруппа. "Где закопал оружие?" В их воображении у меня был не дом, а тайник какой-то.

В принципе, я говорил почти все как было. Что я из теробороны, нигде не воевал, охранял больницу, весь такой белый и пушистый. Начали угрожать: "Если что-то найдем, тебе конец, даже везти никуда не будем, здесь пристрелим". Несколько пинков, потом достали нож и собирались отрезать ухо. Но видят, что другого ответа нет, и в доме абсолютно ничего не нашли.

Конечно, я подготовился. Успел сжечь всю патриотическую литературу и символику, старую военную экипировку. Избавился от всего, что могло бы меня выдать, сбросил телефон до заводских настроек, уничтожил военный билет. Но презумпция невиновности там не действует. Военника нет, телефон пустой – это залет.

К тому же я уверен, что за мной приехали, потому что имели конкретную информацию. Это не были какие-то бестолковые менты, отрабатывающие все адреса, это была спецура ФСБ. У них были списки, и они знали, что я военный. Я прекрасно понимал, что надо быстрее бежать из Мариуполя, но, к сожалению, время сработало против меня. Технически я был уже готов, но они опередили меня на день-два.

Продолжение читайте во второй части.