Эффект Бивора: бетонирование культурного провинциализма

Государственный комитет телевидения и радиовещания Украины недавно расширил список российских изданий, запрещенных им к ввозу в Украину и распространению на ее территории, "на підставі негативного висновку експертної ради Держкомтелерадіо з питань аналізу та оцінки видавничої продукції"

Среди прочих, под запрет попала книга английского ученого-историка Энтони Бивора "Сталинград". Того самого Бивора, который вызвал страшный скандал в России своей книгой "Падение Берлина", где он посвятил целую главу теме изнасилований немок, за что был проклят и предан анафеме всей ватной публикой. На этот раз, вроде бы (хотя в самом списке причины запрета не укзываются) он не потрафил Держкомтелерадио упоминанием про "украинских нацоналистов" на службе немцев, которым немцы поручили расстрел. [Запрет книги Бивора в Украине вызвал за рубежом серьезный скандал - Ред.] Среди прочих крамольных книг оказались "Большая энциклопедия школьника", "Я пишу правильно", "История российского государства" либеральнейшего Акунина, мемуары княгини Дашковой (соратницы Екатерины II) и великой княгини Марии Павловны, дневники Дмитрия Милютина (военный министр Александра II), описание путешествия на Восток цесаревича Николая (будущего Николая II), учебник химии, "700 новых устных тем по английскому языку"... На этом фоне "труды" Сатановского и Всеволода Чаплина выглядят в списке почти чужеродными.

Все это выглядит очень а-ля рюсс, но, с другой стороны, вполне ожидаемо. Когда чиновникам дают в руки неограниченные запретительные полномочия, примерно такого эффекта и следует ожидать. Возможно, в условиях гибридной войны действительно нужно регулировать ввоз литературы из страны-агрессора, чтобы пресечь пропаганду "русского мира"; но как и всякие запретительные меры, эта нуждается в четких, ясных и недвусмысленных критериях. Если бороться с пропагандой - то именно с пропагандой. В принципе нельзя запрещать ввоз, например, литературы, имеющей исторический интерес, либо сочинений нероссийских авторов, и уж тем более работы академических ученых - таких как Бивор или Дашкова, - по-хорошему не должны были даже рассматриваться комиссией. Запрет их наносит удар, прежде всего по украинскому читателю, ограничивая его в естественном праве "искать и получать информацию".

Все это казалось мне вполне самоочевидным для любого адекватного человека, пока я не начал обсуждать эту тему у себя в Фейсбуке. К моему изумлению, нашлись люди, поддержавшие - или по крайней мере пытавшиеся как-то обосновать, - этот чиновничий абсурд. Обоснования были различные: рассуждали об интересах национального книгоиздательства, национальной культуры, о проклятой природе всего русского и т.п. Но в целом, такое спокойное отношение к запрету работ Бивора и княгини Дашковой, такая готовность оправдывать то, что никакому оправданию в принципе не подлежит, характеризует, по-моему, два недостатка украинской интеллектуальной жизни: воинствующий провинциализм и отсутствие тоски по мировой культуре.

Когда-то, во времена Гизеля и Прокоповича, Киев был светочем просвещения и поставщиком ученых кадров для всей России, но с тех пор на протяжении трех столетий, имперские столицы высасывали из Украины лучшие интеллектуальные соки. Собственно украинская интеллектуальная среда, по сравнению со интеллектуальной средой Москвы и Петербурга, выглядела бледно. Это была беда украинской нации, но беда, скажем так, внешняя, от самих украинцев не зависящая. Хуже другое - что после обретения независимости, провинциализм был переведен из категории беды в категорию добродетели.

На протяжении двух столетий, когда русская культура прочно занимала в Украине нишу так называемой "высокой" (книжной и ученой) культуры, украинская национальная интеллигенция естественным образом обращалась к "почве", к народным, фольклорным, этнографическим традициям сельской Украины в противостоянии русификации. Это было естественно и необходимо, но имело обратной стороной то, что "национальная культура" стала прочно ассоциироваться с чем-то сельско-этнографическим. А это последнее, в свою очередь, сыграло злую шутку, когда после обретения независимости естественно встал вопрос о дерусификации культурной жизни и построении собственно украинской национальной (в смысле именно "национальной", а не "этнической") культуры.

Образно говоря, получилось вот что. На протяжении длительного исторического периода русский язык, русская культура объективно, ввиду не самых приятных, но реальных исторических обстоятельств, были для украинцев "окном" в широкую мировую культуру. Точно так же, как, например, для чехов долгое время "окном" в мировую культуру была культура немецкая. Казалось бы, естественный вывод из этого: надо, по-прежнему пользуясь наследием имперского периода, в то же время развивать украинскую культуру и ставить ее так, чтобы она послужила "окном" ничуть не хуже, поднявшись до лучших общемировых высот (как это, в значительной степени, удалось чехам). Но националистически озабоченная общественность сделала другой вывод: "давайте захлопнем то окно, которое есть, и заделаем, в надежде, что когда-нибудь... как-нибудь... А что душно станет, так ничего страшного. Да и вообще: вот у нас есть хатка с подсолнухами, тын с горшиками, вышиванка - и в этом наше счастье, а больше ничего нам и не нужно". В условиях российской агрессии, такая позиция приобретает большую эмоциональную убедительность. Ее обосновывают теперь с помощью целых концепций про некую генетическую ущербность русского языка и русской культуры, каковые, де, как-то сами собой делают из добрых украинцев злобных зомби-колорадов, - и т.д.,и т.п.

Проблема такой позиции прежде всего в том, что она глубоко антикультурная. Культура при этом подходе не воспринимается как самодовлеющая ценность, а как что-то глубоко второстепенное и инструментальное, подчиненное более "высоким" целям. Между тем, в словосочетании "национальная культура" ключевое слово все-таки - "культура". Истинно культурный человек уважает все культуры, - и, естественно, в первую очередь свою родную; - а жлоб, сколько бы он ни рядился в национальные одежды, лишен культуры как таковой.

Мне импонирует мысль философа Владимира Соловьева о неразрывной триаде национального, личного и общечеловеческого. По Соловьеву личность через национальное, достигает общечеловеческих результатов; ошибка же национализма (считал Соловьев) в том, что он абсолютизирует национальное, вырывая его и противопоставляя общечеловеческому. Можно считать, что Соловьев понимал национализм слишком узко, но речь собственно не о соловьевском понимании национализма, а о справедливости постулируемой им триады. Истинный патриот мечтает превратить свою родину в передовую культурную державу, а не грезит прелестями хуторского рая, где "свой покупает свое у своего". Национальная культура процветает там, где есть уважение к культуре вообще; там же, где уважения к культуре нет, и "национальные" атрибуты имеют к ней не больше отношения, чем, например, крест на пузе у бандита - к христианству.

Читайте также: Каноничность и отступничество. Строго государственная духовность

Подписывайтесь на аккаунт LIGA.net в Twitter, Facebook и Google+: в одной ленте - все, что стоит знать о политике, экономике, бизнесе и финансах.