"Самолет взорвался. Огонь пошел в кабину". Штурман Су-24М – о российской авиации и F-16

"Была маленькая высота – я катапультировался где-то метров за 30-40 от земли. Видел, как улетает пылающий самолет. Видел деревья очень близко. Землю. Успел только подумать: "Откроется или не откроется?" И все, я приземлился", – рассказывает LIGA.net о своем катапультировании из сбитого россиянами Су-24М штурман Сергей Вербицкий.

С начала полномасштабного вторжения его экипаж успешно поражал вражеские колонны в Киевской, Сумской, Черниговской, Донецкой и Харьковской областях.

Во время 13-го боевого вылета – в марте 2022 года – оккупанты подбили его бомбардировщик, когда он выполнял задачи в Изюме Харьковской области. Пилот Алексей Коваленко погиб. Он удостоен звания Героя Украины посмертно.

Сергей Вербицкий успел катапультироваться. После падения на вражеской территории несколько часов по минным полям он пробирался к позициям украинских защитников.

8 июля 2023 года Вербицкому присвоили звание Героя Украины.

О работе украинских бомбардировщиков в режиме нон-стоп, боях за Гостомель, российской ПВО и влиянии F-16 на вражеские бомбардировщики – в интервью LIGA.net рассказал подполковник Сергей Вербицкий. Далее – прямая речь.

"В Гостомеле нас не ждали". Первый боевой вылет большой войны

20 или 21 февраля мы начали заступать на дежурство по выводу самолетов из-под удара. 23-го я заступил. Ночью нас подняли по тревоге – сказали, куда лететь.

После приземления на оперативный аэродром мы узнали, что Украину бомбят, о прилетах ракет по другим аэродромам. Там, где мы приземлились, еще не было ударов.

Дальше начали работать. Нам дали задачу – ударить по аэродрому Гостомель. Там уже высадился российский десант. Подготовились. Заправили самолеты. Полетели выполнять.

В этот первый вылет мне не до конца верилось, что у нас война, что надо бомбить. Окончательное осознание пришло непосредственно перед целью. Мы подлетали к Гостомелю. По нам запустили ракеты из ПЗРК. Там еще работала пара наших МиГ-29. Услышали информацию с земли, что вражеская пара самолетов идет на перехват.

"Подлетели к аэродрому, увидели российский десант. Много военных. Понимали, что если нам дали цель, – там уже точно не наша пехота. Они нас, как я понял, вообще не ожидали увидеть. Начали бегать, пытались спрятаться. Но не успели – мы отработали, пока они еще бегали.

Уже когда отработали, услышали от пилота из той пары МиГ-29, что россияне сбили наш истребитель. И выживший самолет и мы получили команду на возвращение. Потому что у россиян самолеты поновее, стреляют дальше. Нашим истребителям нужно было время, чтобы немного подстроиться и научиться сбивать их с умом.

Когда [экипажи] этому научились – и появилась легенда о "Призраке Киева", благодаря ребятам из Васильковской бригады. "Призрак Киева" – это они.

Вылеты нон-стоп. Безумный февраль 2022-го

Как только мы вернулись из того вылета, самолет сразу начали снаряжать под другую задачу, ее уже даже поставили. Тогда, в начале, самолетов не хватало, и как только кто-то прилетал – сразу готовили вылет следующего экипажа. Практически нон-стоп.

Мы летали по всей линии фронта – и в Черниговскую, и в Сумскую, Запорожскую, Донецкую, Харьковскую области… Куда говорили – туда летели. Мне за время полномасштабного вторжения не пришлось выполнять задачи только в Херсонской области.

В первую неделю россияне настолько не ожидали наших самолетов, что и колоннами ездили, и останавливались, выходили из машин. Их буквально видно было из самолета: вот машины, вот личный состав – просто работай. Мы видим, сбрасываем бомбы – и их больше нет.

Очень помогло, что они не ожидали нашего сопротивления. И то, что им рассказывали, мол, в первый же день удалось уничтожить всю украинскую авиацию. Они даже не предполагали, что самолеты будут прилетать и бросать на них бомбы каждый день.

Дальше они уже поумнели, сделали выводы, начали перемещение делать более скрытно, небольшими колоннами. Были готовы, что авиация может в любую минуту нанести удар. У нас увеличились потери по экипажам.

Нельзя сказать, что в какой-то области было сложнее. Равно опасно было везде. Первая потеря у нас была уже 24 февраля. Задание выполняли ночью в Сумской области, когда полетели два экипажа и один не вернулся.

Для меня наиболее волнующий вылет был 27 февраля. Мы парой полетели на задачу, уже отходили от цели. И ведущего сбили. На трассе Киев-Житомир, в районе села Березовка.

"Сложно понимать, что перед нами летел самолет, и он – раз! – просто упал на землю. Мы видели, что экипаж не успел катапультироваться. Понимали, что помочь никак не можем. И что сейчас и по нам могут пустить ракету, потому что уже начали облучать".

В начале войны не было такого, чтобы кто-то подсказывал, что где-то с большого расстояния пустили по нам ракету. Сейчас радиолокационные станции видят эти отделения от самолетов и пуски ракет С-400 или С-300 на большом расстоянии. Мы успеваем дать команду экипажам на уход, чтобы сманеврировать и ракета не попала в наш самолет. И это довольно часто удается.

"Врагов становится меньше". Об особенностях бомбардировщиков Су-24

Мы – бомбардировщики. Мы в воздушный бой не вступаем – работаем по земле. Максимум, что мы могли в тот период войны, – перед вылетом посмотреть, нет ли вражеского истребителя в том районе, где у нас цель на момент вылета. Дальше мы уже не знали, появился он там или нет. Это уже была лотерея. Все, что мы можем при встрече с вражеским самолетом, – как можно быстрее выйти из зоны поражения.

Пункты наведения авиации также предупреждали, что идет пара самолетов на перехват. Значит, задачу нужно выполнить быстрее. И поскорее улететь, пока нас не сбили.

Но когда летишь в небе – все равно видно, что происходит на земле. В Чернигове, когда нам нужно было нанести удар по станции разгрузки техники, очень видно было, какие бои разворачиваются. Если в глубине страны летишь, все спокойно, все хорошо. Подлетаем к месту, где идут боевые действия, – там горит, там дымит, там что-то взрывается, там бой идет.

"Не могу сказать, что чувствовал какую-то особую злость на россиян тогда. Скорее, я получал удовольствие от успешного выполнения задач. Когда выполнял задачу, знал, что бомбы попали в цель. И понимал, что врагов уже становится меньше".

"Огонь пошел в кабину. Я дернул ручки". О крайнем боевом вылете

В мой крайний (в авиации избегают слова "последний". – Ред.) боевой вылет мы знали, что летим туда, где есть большое количество вражеского ПВО. И есть большая вероятность, что нас собьют. Летели и думали: "Ну, это ведь не первый раз мы в такой ситуации".

До этого россияне не успевали нас поймать. Включались только после того, как мы отработали и начинали отходить к аэродрому. Видно было, что нас пробуют захватить для пуска ракеты. Но пока мы к цели подлетали – вообще ничего не было.

Тогда тоже была уверенность, что мы выполним и вернемся. Но не вышло.

Мы сбросили авиабомбы и начали отходить на оперативный аэродром, когда почувствовали сильный удар. Самолет взорвался. Огонь пошел в кабину. Я дернул ручки катапультирования.

"Если бы не было огня, я бы их, пожалуй, даже не трогал – он очень простимулировал понимание, что уже все, больше ничего не сделаешь, только катапультироваться. Без огня я бы еще продолжал оценивать обстановку дальше. А дальше могло уже быть поздно".

Успел только подумать, раскроется ли парашют. Потому что высота была очень малая – я катапультировался где-то в 30-40 метрах от земли. Видел, как улетает пылающий самолет. Видел деревья очень близко. Землю. "Откроется или не откроется?" – и все, я приземлился.

После катапультирования позвонил командиру экипажа. Он не был на связи. Позвонил в часть. Сказал, что нас сбили. Мне рассказали, куда выходить, что меня встречают. Направился туда. Пока шел – написал жене, что катапультировался.

Меня встретила группа из 81 бригады. Провели к себе. Немного мы с ними посидели под обстрелами. Они расспрашивали, как я шел. Рассказал: через лес, через поле. Дорогу перешел. Дальше – снова через поле. Это поле было заминировано. Я не должен был его пройти невредимым. Но там вариантов много не было – либо идти, либо попасть в плен. В плен не хотелось. И как-то так получилось, что обошел все мины.

Дальше – тоже под обстрелами – меня эвакуировали в Днепр. Оттуда я попал в часть.

Уже весной 2024 года со мной связались из фонда "Вернись живым". Сообщили, что нашли наш самолет и хотели бы забрать его в музей. Я им сказал, что это нужно решать через командование. Где-то дня через три они снова позвонили, сказали: "Все, едем забирать. Если вы не против подъехать – тоже хотим с вами пообщаться".

С апреля 2024 года обломки нашего самолета Су-24М можно увидеть в Музее войны.

О российском ПВО и украинских F-16

Сейчас российская ПВО, как мне кажется, тоже не так чтобы очень успевала за нашими самолетами. Разве что если у них есть перехват или информация, что на конкретном направлении будет работать наша авиация, – они ставят в зону дежурства свои истребители. Они очень мешают. А отогнать их нам нечем. Пока.

С появлением современных F-16 должно стать легче. Россияне уже не смогут подойти к нам так близко. Ни их бомбардировщики, ни их истребители.

Думаю, это будет даже чисто психологическое влияние на их пилотов.

Ранее россияне были уверены, что их ничем не достанут. Теперь у них будут появляться такие же мысли, как и у нас: "Меня могут сбить". Я, например, не знаю, что чувствуешь, когда уверен, что тебя не собьют. Я не пробовал.

"Когда идешь на задание и знаешь, что тебя могут убить, – это чувство мне очень знакомо. Оно неприятное. Как оно, работать в безопасных условиях, – я не знаю".

Российские бомбардировщики, к примеру, сейчас вообще ничего не боятся. И сбрасывают бомбы за пределами действия нашей системы противовоздушной обороны.

В начале вторжения, когда нам еще больше не хватало средств ПВО, они залетали на нашу территорию и сбрасывали бомбы, как мы, – над целью.

"При этом, когда их брали в плен, рассказывали: "Я ведь не знал, что здесь город. Мне просто сказали цель". Это сказки для наивных".

Не может экипаж, который летит выполнять задачу по бомбардировке, не посмотреть, что это за цель и где она: в городе или нет. Экипаж в любом случае это проверяет. Они все знали. Они понимали, что летят бомбить города. Те, кто бомбил мариупольский драмтеатр, точно знали, куда они бросают бомбы.

О звании Героя Украины

О звании я узнал на службе. Был на дежурстве. Начальник поздравил с тем, что мне дали Героя. Дальше пришла телеграмма, что нужно приехать на церемонию в Киев.

Каким-то особым героем я себя никогда не чувствовал. Я выполнял ту же работу, которую выполняли многие другие люди. Не до конца понимаю, почему мне присвоили это звание, а им – нет. Надеюсь, они все получат награды, которых заслужили.

Сын когда-то давно меня спрашивал, кем ему стать. Когда я предложил военным лётчиком, как я, ответил: "Нет, это опасно. Не хочу".

После катапультирования, когда я был на лечении дома, он спросил, почему я не на службе, как всегда. Война же, а папа дома. Я ему рассказал, что меня сбили, я катапультировался и теперь лечусь. До этого ему не говорили, чтобы лишний раз не волновался.

Сын тогда очень удивился. Побежал к старшей сестре – спрашивать, знает ли она, что самолет отца сбили. Она сказала, что знает. Они поговорили.

А потом сын прибегает ко мне, говорит: "Пап, знаешь, кем я хочу стать? Летчиком!"