Украиноязычные творцы, борьба с суржиком и время – все, что нужно живому украинскому языку

Наблюдая споры, касающиеся языкового вопроса, пришел к нескольким наблюдением.

1. Уникальность процесса и результата

Сегодня в Украине мы наблюдаем, безусловно, значимую попытку изменить языковую карту. Конечно, стоит воздержаться от смелых сравнений с утверждением иврита (все же там разговор шел о совершенно новом языке), но и без этого попытка выглядит очень смелой и масштабной.

Цель – живой украинский язык, передающийся из поколения в поколение, и постоянно расширяющий аудиторию. Язык, творящий культуру, смыслы, мемы в интерпретации Докинза. Язык, живущий полноценной литературной и народной жизнью.

Это подвижнический процесс, который заслуживает восхищения (и которым я действительно восхищаюсь). 

Получится достичь "большой цели" или нет – пока непонятно. Критериями могут служить выполнение двух условий: с одной стороны – появление украиноязычного поколения, сочетающего владение литературным и народным языком, а с другой – появление значимых литературных и культурных произведений, созданных на украинском.

Для того, чтобы это случилось, банально, нужно время, ну и накопление критической массы украиноязычных творцов.

С учетом этих обстоятельств, люди, промотирующие украинский, через создание смыслов, формирование языка, постоянное общение, вызывают мое колоссальное уважение, в том числе, как подвижники, которые вряд ли увидят результаты своего труда.

Вдохновленный важностью и значимость этого процесса, я, например, сейчас пишу украиноязычный роман, который, возможно, станет еще одним маленьким кирпичиком в этом здании.

2. Украинский или пиджин

Становление языка – очень трудный и болезненный процесс. И, разумеется, поиск "пути наименьшего сопротивления" естественен для развития речи. 

В нашем случае, когда фактически разговорное пространство делят два языка, "легкий путь" – это формирование пиджина, который настойчиво тянут в "литературную норму".

Наш пиджин – это суржик, перед соблазном которого трудно устоять. Суржик не требует работы над языком, однако, создает иллюзию языкового процесса.

Легализация суржика, на первый взгляд, облегчает переход на украинский и способствует расширению аудитории. Но в реальности перехода не происходит, и носители суржика остаются в "транзитной" пиджин-зоне, именно ее считая "настоящим украинским". Попытки протащить суржик в литературное поле (это сегодня едва ли не норма) – потенциальный отказ от той подвижнической работы, о которой я говорил в первом пункте.

Суржик – это не "живой язык, который развивается по своим правилам". Это чудовище доктора Франкенштейна, которое легко "съест" украинский на завтрак, обед и ужин.

Украина – не зона культурного прорыва, мы в большинстве случаев идем в кильватере процессов, и суржик в этом контексте становится не поиском оригинальной формы, а классической пидженизацией.

3. Личный взгляд русскоязычного

Я с детства двуязычный, благодаря учебе в украинской школе (кстати, должен сказать, что в 1980-х я не испытывал проблем с украиноязычной средой, и на украинском разговаривал, учился, читал книги, смотрел спектакли и так далее), поэтому не могу в полной мере ни оценить перехода на украинский русскоязычных знакомых, ни сопротивления употреблению украинского в документах или быту.

Но моя работа и моя самореализация связаны, в первую очередь, с владением языком. И, говоря о языке, я ощущаю себя и русскоязычным, и русским.

Это значимая часть, ядро моей личности, основа моей идентичности.

И, пройдя земную жизнь наполовину (может, чуть больше, может, чуть меньше), я понимаю, что при всем уважении к идее создания украиноязычного культурного пространства, и при всем патриотизме, я не хочу отказываться от собственной самоидентификации.

В этом, наверное, лежит вечный ценностный конфликт личностного и социального, и я понимаю, что при всей привлекательности каких-либо социальных движений, личное развитие, личная реализация, личное творчество остается для меня приоритетным.

И я определенно останусь преимущественно русскоязычным, просто потому, что считаю, что моя самоидентификация и творчество важнее социального одобрения или осуждения.