Иранский пасьянс Дональда Трампа и почему он не сойдется
Сегодня КНР и Иран ведут между собой негласное соревнование за титул противника №1 США в Евразии. Этому способствует то, что у Дональда Трампа нет никаких сомнений во враждебности этих стран к США - в отличие от восприятия главой Белого Дома, например, России. Но если по поводу необходимости противодействия Пекину и среди традиционной внешнеполитической элиты США, и среди сторонников "стабильного гения" существует полный консенсус, то для начала политики конфронтации с Тегераном президент США был вынужден провести серьезные ротации в своей внешнеполитической команде весной этого года. Теперь на должностях Государственного секретаря США и Советника по нацбезопасности люди, которые полностью разделяют позицию Дональда Трампа не только по региональной политике Ирана на Ближнем Востоке или по ракетной программе этой страны, но и по невыгодности многостороннего соглашения 2015 по иранской ядерной программе.
Президентом США в его политике в отношении Ирана руководит желание показать, что он лучше, чем Барак Обама. Лучший переговорщик и дипломат. Если его предшественнику удалось достичь соглашения только о временных ограничениях по ядерной программе Ирана для обеспечения ее мирного характера, то мечта Дональда Трампа - всеобъемлющая договоренность, которая будет касаться всех спорных вопросов иранской политики.
Для этого глава Белого Дома выбрал типичную для себя тактику, о которой писалось ранее. Речь идет об угрозах, давлении и принуждении с параллельными предложениями начать переговоры для решения всех споров на условиях Дональда Трампа. США не просто вышли из соглашения 2015 года, но и начали вводить санкции. Ожидается, что 5 ноября 2018 начнут действовать санкции, касающиеся добычи и экспорта нефти из страны – главного источника доходов Ирана. Однако уже сегодня будущие санкции начали действовать. Иран массово покинули ведущие западные энергетические компании, которые вернулись в страну в течение последних 2 лет. А экспорт нефти из Ирана уже упал на 800 тысяч баррелей в сутки. В стране началось очередное обесценивание национальной валюты – риала. В Иране все чаще происходят протесты населения на социально-экономической почве. По сути, Вашингтон рассчитывает на то, что социальное напряжение, которое будет сопровождаться протестами граждан страны из-за ухудшения уровня жизни заставят Тегеран сесть за стол переговоров и идти на уступки - как это произошло после введения санкций США и ЕС в отношении Ирана в 2011 году.
Однако на этот раз такие европейские страны как Германия, Франция и Великобритания решили сыграть собственную партию в политике в отношении Ирана. С одной стороны, эти ключевые союзники США в Европе абсолютно согласны с претензиями Дональда Трампа к Ирану. Это касается и того, что временные ограничения на иранскую ядерную программу рассчитаны только на 15 лет. Недовольны европейцы и ракетной программой Ирана, поскольку радиус действия иранских ракет средней дальности позволяет наносить удары по Европе. В конце концов, Лондон, Париж и Берлин так же критикуют Тегеран за его амбициозную внешнюю политику, направленную на достижение, как им кажется, регионального доминирования на Ближнем Востоке. Однако европейцы, разделяя претензии США в отношении Ирана, не одобряют выбранную Белым Домом тактику. Как четко отметил Эмманюэль Макрон, выступая на Генеральной Ассамблее ООН в прошлом месяце, лучшим шансом разработать новую всеобъемлющее соглашение по Ирану было бы для США сохранение соглашения 2015 года, а не выход в мае этого года.
Европейцы справедливо опасаются, что обострение противоречий по линии Вашингтон-Тегеран после выхода США из договора 2015 году может выйти из-под контроля и привести к горячей войне, которая в первую очередь ударит по Европе. Речь идет как об энергетической безопасности, так и о возможных новых потоках беженцев. Поэтому-то европейцы при поддержке РФ и КНР пытаются спасти соглашение по ядерной программе Ирана. Тегеран справедливо грозит восстановлением масштаб ов и качества обогащения урана, достигнутым до 2013 года, если не сможет и дальше продавать нефть для финансирования своего импорта. В этом для Европы и заключается главная проблема - их ведущие компании отказываются добывать, транспортировать и продавать иранскую нефть, опасаясь вторичных санкций США. Но без этого Тегерану нечем финансировать необходимый ему импорт. Европа оказалась в такой ситуации, что ей впору начинать самим напрямую переводить средства Ирану для поддержки его импорта. Однако, в конце концов, 25 сентября была достигнута договоренность о создании механизма выплат за иранскую нефть, который позволил бы обойти санкции США. Речь идет о Special Purpose Vehicle (SPV). Однако сегодня пока не урегулировано, как именно вовлеченные компании захотят участвовать в работе этой структуры.
Поэтому позиция ведущих стран ЕС ставит политику США на иранском направлении перед проблемой. С одной стороны, европейцы, по сути, пытаются ослабить политику "максимального давления" Вашингтона на Тегеран. С другой стороны, именно необходимость держать ЕС и США разобщенными в отношении себя заставляет Тегеран и дальше скрупулезно придерживаться договоренности 2015 года – всех ее количественных и качественных параметров. Поэтому Иран пока добросовестно выполняет важную сделку в сфере нераспространения ядерного оружия. Как следствие, и США не заплатили сегодня максимальную цену за решение выйти из соглашения и начать кампанию экономического давления на Иран.
Фактически Вашингтон и Тегеран ведут между собой негласную конкуренцию за позицию стран ЕС по их двустороннему противостоянию. Главный козырь иранцев — они до сих пор выполняют договоренность трехлетней давности по ядерной программе. Американцы же постоянно напоминают своим союзникам по другую сторону Атлантики, что эти ограничения по ядерной программе - временные, и что Иран ведет агрессивную региональную политику и наращивает ракетный арсенал.
Иран же больше всего беспокоит в политике Дональда Трампа то, что её целью в конце концов может быть вовсе не изменение иранской линии в регионе или договоренность по ракетным вопросам, а замена теократического режима, который правит страной с 1979 года. Поэтому все вышеупомянутые претензии могут быть для США лишь поводом ужесточить политику давления и конфронтации, а реальной целью является свержения власти аятолл. Это тем более вероятно, что в администрации Дональда Трампа есть такие давние сторонники этого курса, как Джон Болтон. Да и представители американского политического истеблишмента в целом смотрят на Иран как олицетворение вселенского зла (чему помогает лоббистская деятельность Израиля и арабских стран Персидского Залива), а не как на влиятельную региональную державу, которая, как и другие влиятельные страны, имеет собственные интересы и силовой потенциал для их реализации. Если опасения Ирана оправданы, никакие возможные уступки не помогут Тегерану разрешить противоречия, а наоборот - усилят претензии и требования США. Тем более, что США выходом из соглашения 2015 года уже подорвали доверие к американской договороспособности. Среди иранских политиков справедливо возникает вопрос: а что вообще может гарантировать для них выполнение Вашингтоном новой гипотетической всеобъемлющей политической договоренности?
Ни один авторитарный режим не может себе позволить на международной арене такие уступки, которые будут восприниматься как признак слабости - это может оказаться фатальным ударом по легитимности режима внутри страны. Максимум, на который готовы были пойти иранцы по той же ракетной программе — односторонне ограничить дальность их систем 2 тысячами километров, чтобы они не представляли угрозу для Европы. Поставьте себя на место Тегерана: вам предлагают в рамках многостороннего соглашения по существу отказаться от ракетного вооружения, но при этом никто не вспоминает о ракетных арсеналах Израиля и Саудовской Аравии, которые являются главными противниками Ирана. Согласились бы вы на это?
Действия Дональда Трампа уже ослабили позиции Хасана Роухани и Мохаммада Джавада Зарифа, относящихся к умеренной фракции, идеологов компромиссного взаимовыгодного соглашения 2015 года. Напротив - среди иранской элиты усилились позиции непримиримых ястребов, которые выступают за безусловную конфронтацию с США. Сам Верховный лидер Ирана Али Хаменеи, по его словам, получил хороший урок, что американцам нельзя доверять. Все это в совокупности снижает шансы на разрешение противоречий по линии Вашингтон-Тегеран с помощью компромисса.
В результате Иран ждут непростые времена. Санкции США будут чувствительны. Однако Иран имеет большой опыт жизни в условиях международных санкций. Авторитарный политический режим позволит держать ситуацию под контролем, а отдельные группы - как Корпус стражей исламской революции - будут наживаться на обходе режима санкций. Также - в отличие от периода 2011-2013 годов - иранскому руководству будет легче апеллировать к населению тезисом, что США вводят противоправные санкции, хотя Тегеран продолжает придерживаться условий соглашения по ядерной программе.
Как следствие, имеем опять неоднозначную ситуацию. С одной стороны, Дональд Трамп абсолютно прав в своих претензиях к Ирану. И в этом его поддерживают европейцы. Однако в отличие от периода правления Барака Обамы, нынешний лидер Белого Дома формулирует повестку дня относительно Ирана таким образом, что эта формулировка не позволяет европейцам присоединиться к США в целом (особенно пока Тегеран придерживается соглашения 2015 года). Это существенно снижает эффективность политики "максимального давления" США на Иран.
Сегодня трудно предсказать развязку в противостоянии между Вашингтоном и Тегераном. Внутриполитические факторы будут стимулировать иранское руководство держаться до последнего, как бы трудно ни было. Однако сегодня ясно одно: своей политикой Дональд Трамп заставил мир вновь заговорить о возможности горячей войны между США и Ираном на фоне значительного обострения противоречий. Параллельно с этим вывод значительных объемов иранской нефти с мирового рынка способствует сохранению высоких цены на нефть, которые впервые с сентября 2014 года превысили отметку в 80 долларов за баррель. А это играет на руку Москве, которая продолжает получать сверхприбыли и имеет возможность финансировать агрессивную внешнюю политику.
И это делает приоритеты Дональда Трампа на международной арене еще более очевидными.