Расстрелянный музей. Как в Иванкове спасли картины Марии Примаченко во время оккупации
Утром 25 февраля в Иванковский историко-краеведческий музей попал снаряд. Здание почти полностью сгорело. Но главную ценность – 14 картин Марии Примаченко – спасли. Сторож музея, его жена и несколько местных вырвали руками решетки из окон музея и вынесли работы художницы из горящего зала. А потом прятали в секретном месте весь период оккупации.
LIGA.net побывала в Иванкове и узнала, как местные жители спасали от россиян себя и то, без чего не могут себя представить. Как планируют восстановление и пытаются жить, как раньше, и что из этого выходит.
Утром 25 февраля жители Иванкова сидели в подвалах. Вертолеты летали над рекой, а во всем поселке был слышен сильный гул – русские танки шли по окружной. На мосту со стороны Киева уже стояли россияне. Украинские военные отошли за мост, и оккупанты, как вспоминают местные, "гатили по ним светящимися снарядами". Обломки летели в сторону домов, а одиночные российские БТРы уже ездили по поселку. Казалось, вокруг происходит конец света.
Наталья и Анатолий Харитоновы живут прямо рядом с Иванковским историко-краеведческим музеем: два шага – и упираешься в их забор. Анатолий – сторож в музее. Наталья – заместительница директора в Иванковском доме детского творчества.
Утром 25 февраля они, как и все, сидели в подвале. Обстрел продолжался долго, а когда закончился, Анатолий поднялся наверх. Вернулся быстро и спокойно сказал: "Наталья, иди посмотри, в крышу музея попал снаряд".
"Я вышла, смотрю – стены целые. Ну, думаю, слава Богу, никто туда не залезет. Да и пошла себе во двор, а муж – смотреть, будут ли еще бомбить, – вспоминает Наталья. – Через 20 минут он прибежал и говорит:" Быстро вызывай пожарных! Начала гореть крыша, сильный ветер, и все разгорается". Пожарные не брали трубку. Пока звонила, вижу – уж очень разгорается огонь. Ну и мы с мужем приняли решение – срывать решетки и выбивать окна. Выносить что сможем".
Пока срывали решетки руками, из парка поблизости прибежали помогать мужчины. Сторож Анатолий и еще двое местных залезли в музей через окно и сразу побежали к старинной дубовой бочке – туда накануне спрятали картины Марии Примаченко. Когда все 14 работ были снаружи, начали спасать другие экспонаты – то, что еще не горело. Их передавали через окно и переносили во двор к Харитоновым. Все делали "на автомате", по первому импульсу – никто не думал об опасности, да и вообще ни о чем не думал.
"Спасли старинные вещи – рушники, вышитые сорочки, – рассказывает Наталья и начинает сокрушаться о том, что не удалось спасти. – Там были еще рушники известной мастерицы Анны Верес, а мы о них даже не подумали! Если бы я знала, что они уникальны, что их невозможно восстановить, то, может, кричала бы, чтобы их тоже вынесли. Но уже случилось, как случилось".
Когда все спасенные из огня экспонаты были уже снаружи, их погрузили в "Славуту" и отвезли в условно безопасное место.
"ВОССТАНОВИЛА МУЗЕЙ С НУЛЯ"
Галина Коренная работает в Иванковском музее с 2015 года. До этого почти всю жизнь тоже работала в сфере культуры. Музей – дело ее жизни, она говорит о нем с нежностью.
Сейчас от музея остались только обгоревшие стены. Галина Николаевна проходит мимо всего здания и будто видит его целым:
"Вот здесь в пристройке был ЦНАП – они арендовали у нас помещение, – женщина указывает на часть здания, которая пострадала меньше всего. – Здесь у нас был зал, где висели картины Марии Примаченко и ткацкие изделия народной художницы Анны Ивановны Верес".
Мы проходим мимо выбитых обгоревших окон, и Галина Николаевна показывает в каждое: здесь была комната природы – с чучелами кабанов, лосей и волков, которые водятся в местных лесах. Здесь – комната украинского быта, где и стояла бочка, куда спрятали картины, там – комната Полесья со старинной посудой и мебелью, с рушниками, которым было 200-300 лет. А сюда попал снаряд.
Официально Галина Николаевна работает смотрительницей музея, по факту – исполняет обязанности директора. Экскурсоводов в музее не было – только открытые вакансии для них. Из работников – сторожи. Когда Коренная пришла работать в музей в 2015 году, он был в аварийном состоянии, а одна из стенок почти провалилась в грунт.
"Я начала бегать и кричать по всем инстанциям: "Помогите! Спасите музей!" Наконец нам выделили средства на ремонт, – вспоминает смотрительница. – Мы вывезли экспонаты, музей закрыли. А в 2018 году он был уже отремонтирован, и я своими силами собрала экспозицию".
Коренная собирала старинные вещи обихода по местным – и люди несли в музей свои семейные реликвии. Среди них были столярные и ткацкие станки, рушники, бочки. Старинную мебель для макета украинской комнаты передал руководитель Государственного научного центра защиты культурного наследия от техногенных катастроф Ростислав Омеляшко.
До обновления экспозиции в музее не было картинной галереи – работы Примаченко хранились в фонде. Галина Николаевна вместе с другими работниками отдела культуры отреставрировали их, купили для них рамы.
"В 2019-2020 годах у нас было много экскурсий. Приезжали люди со всей страны и из-за границы – туристы, историки, краеведы, журналисты, – вспоминает Галина Николаевна и улыбается своим воспоминаниям. – Приезжали ученики со всей области, студенты писали контрольные по нашим работам Марии Примаченко".
Последнюю экспозицию Галина Николаевна собрала за месяц до полномасштабной войны. Батюшка из Вышгородского района подарил музею старинную богослужебную одежду, Евангелие и молитвослов XIX века, церковные рушники и деревянную икону – она была сломана, и Галина Николаевна сама ее склеивала.
"Где-то за неделю до войны одна женщина принесла нам в музей вышивки своей бабушки, старинные рушники и миску, – рассказывает Коренная. – Я успела только описать их, в экспозицию они еще не попали. Сгорело все".
ДВЕ НЕДЕЛИ В ПОДВАЛЕ С СОБАКОЙ
С вечера 24 февраля Галина Николаевна сидела в подвале своего дома на Мурашках – это район Иванкова, наиболее пострадавший от обстрелов. Утром 25 февраля ей позвонил сначала сторож Анатолий, потом его жена Наташа – сказали, что в музей попал снаряд. "Конечно, я хотела бежать, – вспоминает Коренная. – Но уже у нас стреляли, рвались снаряды, шли бои. Поэтому вылезти из подвала я не могла. Только набирала 101, но к нам никто не приехал".
Галина Николаевна сидела в подвале до 12 марта. У ее дома проходят две дороги – из Беларуси и из Чернобыля. По ним постоянно шла российская техника, рядом шли бои.
"Вам не передать, какой это было ад, – вспоминает женщина, и уголки ее губ сразу опускаются вниз. – Летали самолеты и сбрасывали бомбы, обломки и снаряды летели в нас. У меня вылетели окна с рамой, у соседей сгорели дома – их разбомбили. Дочь со своим мужем сразу 24-го выехали в Шпили – соседнее село за мостом. Я была одна с собакой. Я в подвале, пес на улице. И он меня через маленькое окошко предупреждал, что сейчас будут бомбить. Придет, попищит и убегает – через секунду начинается бомбежка".
В углу в подвале Галина Николаевна положила поролоновые подушки с софы, сверху – несколько одеял. Там и сидела все время в шапке, двух куртках, трех штанах и валенках. С одной стороны отодвинула банки с консервацией, с другой стоял мешок с картошкой. Там же в подвале было ведро – вместо туалета. Иногда поднималась в дом – взять воду и еду. Но есть не хотелось. За две недели в подвале Коренная похудела на 20 кг.
"Бомбить всегда начинали в два-три ночи – и до утра, – вспоминает работница музея. – В девять утра уже никакой бомбежки не было, я выходила из своего подвала, соседи – из своих. Смотрели друг на друга: живы. Смотрели на дома: наши цели, а там – сгорели. Где-то в 11 снова начиналось: орки идут из Беларуси и Чернобыля, а наши их там встречают. Начинается бой, мы снова прячемся".
Галина Николаевна принесла в подвал маленькие иконы и молитвослов, которые достались ей еще от бабушки. Жгла свечи, потому что не было света, и все время молилась. Связи тоже не было, поэтому как там дети в Шпилях – она не знала. Думала, это село тоже оккупировано.
"12 марта зять на резиновой лодке переплыл через реку и пришел меня забирать. Так я и узнала, что до Шпилей орки не дошли, – рассказывает Галина Николаевна, и ее лицо снова немного светлеет. – Я зарезала кур – 18 штук, собрала все продукты, взяла собаку, и мы пошли к реке на лодку. Когда пришли, собака сбежала домой. Зять ее вернул, посадил в лодку – и она снова убежала. Тогда зять отвез меня, вернулся с внуком, засунул собаку в мешок – а она у меня большая, похожа на дога. И так переправили. Я без собаки не могу. Когда жила в подвале, всем с ней делилась. Лучше сама не съем кусочек, а собаке дам".
Первые три дня в Шпилях Галина Николаевна не поднималась с постели – все время спала. Потом "стало нормально, но очень хотелось домой". Вернулась в Иванков в первые дни апреля – сразу после известия о деоккупации. Пришла к музею и заплакала.
"КУДА НИ СМОТРИШЬ – ВЕЗДЕ ЗАРЕВО"
Надежда Константиновна Бирюк с 1996 года возглавляет отдел культуры Иванковской райгосадминистрации. В ее ведомстве находится историко-краеведческий музей. Когда он горел, она вместе с племянником под обстрелами бежала спасать картины Примаченко, вывозить их в безопасность.
Бирюк оставалась в Иванкове всю оккупацию. 25 февраля, когда картины Примаченко уже уехали на "Славуте" из двора Харитоновых, шла домой. По дороге увидела в центре Иванкова светящуюся метку, испугалась и начала ее "обезвреживать": "Сначала немного потерла кирпичом, а потом позвонила Вите Позняку – тренеру, и говорю: "Витя, прибеги и набросай землю". Он прибежал, набросал. Хотя тогда по Иванкову уже ездили одиночные россияне".
Дальше начались дни в подвале. Сначала из-за звуков боев на окружной наружу почти не выходили. Потом сын с невесткой иногда ездили на хлебозавод – в очередь за хлебом (и сейчас сохранилась бумажка с номером в очереди – 407), и на "рыбжаб" – так в народе называют местное рыбное предприятие. Там выдавали рыбу.
"7 марта россияне впервые пришли к нам и стучали в ворота. Мы не открыли, – вспоминает Надежда Константиновна. – На следующий день они снова приехали, а муж как раз возился на улице. Я смотрела из окна второго этажа, как он с ними разговаривает, и сердце уходило в пятки. Потом они уехали, он вошел и говорит: "Надя, по твою душу приходили. Сказали, что хотят, чтобы ты открыла Дом культуры и раздавала гуманитарку. Я ответил, что ты уехала из Иванкова". У меня был нервный срыв. С того момента я почти перестала выходить из дома. Или так: что-то постирала, выхожу на улицу развесить, тут вижу, они идут – прячусь за дом".
В первые дни оккупации Иванкова россияне расстреливали людей, пытавшихся уехать на машинах. Наталья Харитонова, которая вместе с мужем спасала картины Примаченко, говорит, что только из ее знакомых расстреляли 10 человек. Среди них – батюшка из местной церкви, который выезжал по делам. Дальше начали ходить по домам ветеранов АТО. Кувалдой выбивали двери тем, кто не открывал. Некоторым просто говорили сидеть дома – объявляли "домашний арест". Остальных забирали с собой. "Есть те, кто не вернулся. Одного мужчину нашли мертвым. Некоторых отпускали", – говорит Наталья.
Россияне вскрыли местные магазины – вынесли алкоголь и сигареты. Вслед за ними в открытые магазины бежали местные маргиналы и выносили все, что видели.
"Голода у нас не было, – рассказывает Надежда Константиновна. – Некоторые магазины работали за наличные. Дети ходили, брали там то, что надо и не надо – дорогую тушенку, консервы дорогие. Что было. Владик, внук, очень хотел конфет, но было только варенье. Мы все за это время похудели, но не из-за голода. Представьте: сидишь себе, и тут хоп – два самолета пролетели на Киев, потом еще два самолета. А они же низко летят, очень слышно. Потом возвращаются – мы считаем, сколько их пролетело. Бежим смотреть в окно: Бородянка – зарево, Гостомель – зарево, Буча – зарево, Пуща-Водица – зарево. Смотрим в другую сторону: Олизаровка – зарево, Тетеревское – зарево. Как тут на нервах не похудеть?"
Ближе ко второй половине марта Надежда Константиновна начала понемногу выходить из дома – страх притупился. Она знала, что россияне вскрыли музыкальную школу и сельсовет и переживала за свой Дом культуры. Поэтому договорилась с другими сотрудниками – тихонько ходить на работу, сжигать документы, прятать компьютеры, украинские флаги, рабочие записные книжки, спортивные кубки.
"Мы приходили в Дом культуры, девочки поливали там вазоны, – вспоминает Надежда Константиновна. – Здесь у нас было столько орхидей на окнах – ни одной не осталось. Но другие цветы выжили".
В последние дни марта люди в Иванкове стали передавать друг другу слух – будто россияне, которые стоят на окружной, скоро будут уходить.
В шесть вечера 31 марта Надежда Константиновна лежала в спальне, ее муж возился на улице. Раздался мощный взрыв, женщину подбросило на кровати. Она выбежала на улицу звать мужа, а через несколько минут они оба узнали, что россияне взорвали мост и уходят.
"На следующий день приехала моя подруга Света Габорак и говорит, что уже обнималась на площади с нашими военными, что там уже подняли украинский флаг, – рассказывает Надежда Константиновна и широко улыбается. – Я прибежала на площадь, а там все целуются, обнимаются! Вот это была радость".
ПРИМАЧЕНКО СРЕДИ ИВАНКОВЦЕВ
Между Киевом и Иванковом – много маленьких населенных пунктов с кроткими, даже сказочными названиями – Лютеж, Катюжанка, Феневичи. Возле каждого – остановка, разрисованная цветами и узорами в народной стилистике. Одну из них, в селе Розважев, расписывал ученик Марии Примаченко – Василий Шелигацкий.
Примаченко, кстати, также жила в пяти километрах от Иванкова – в селе Болотня. Шелигацкий познакомился с ней в 1964 году. Художнице тогда было 55 лет, будущему ученику – 12. Ему нравилось рисовать, однажды он зашел в дом Примаченко и спросил, можно ли приходить учиться. Мария ответила: "Пожалуйста, как хотите".
Мальчик начал ездить к ней по субботам – летом на велосипеде, зимой на лыжах. Примаченко исправляла его работы, подсказывала, как улучшить. Шелигацкий стал рисовать в ее стиле, а потом искать свой.
Наталья Харитонова, которая работает в Доме детского творчества в Иванкове, вспоминает и свою встречу с Примаченко: в 1993 году, когда Наталья только устроилась в Дом творчества, у художницы был юбилей – 85 лет. В отделе образования дали задание: взять детские работы и вместе с учениками поехать в Болотню поздравить.
"Я хорошо помню, как мы зашли в хату, вот так стояла печь, а так – кровать Марии Авксентьевны, она на ней сидела, – рассказывает Наталья. – Она подарила нам свою картину – на голубом фоне там были нарисованы вишенки и чаечка на гнездышке. И подписала – что это деткам из Дома творчества. К сожалению, потом эта картина исчезла при загадочных обстоятельствах. Тогда этим работам еще не придавали такой ценности: пропала и пропала. Уже теперь мы понимаем, что это потеря".
Наталья продолжает: "Мария Примаченко для нас была живым человеком. Мы ее помним, она лично с нами общалась. Она была хорошая женщина, любила гостей, очень открытая. Мы знаем ее внуков – Петра и Ивана. А занятия наших детей в кружках сейчас обязательно связаны с творчеством Марии Авксентьевны – на уроках по керамике детки лепят сказочных зверей из глины. В кружке "Ниточки" – делают аппликации по произведениям Примаченко. Для нас очень важно – сберечь ее для Иванкова".
Сразу после деоккупации работы Марии Примаченко вывезли из поселка и спрятали в более безопасном месте вне района. Где именно – секрет.
Руководительница отдела культуры Надежда Бирюк, рассказывая о художнице, вскользь вспоминает: "Внук Марии Примаченко, Петр, сейчас воюет. А его жену Наташу я недавно видела – мы одноклассницы".
"Сейчас картины, тьфу-тьфу-тьфу, в безопасности, – продолжает она. – Но когда мы уже вышли на работу, то к нам стали приезжать то из областного управления культуры, то из министерства. Даже сам министр приезжал. Все хотят наши картины. Но на основании чего? Картины стоят на балансе нашего отдела культуры. Бабушка (то есть Мария Примаченко. – Ред.) когда-то часть из них нам подарила, часть мы купили. Они наши, иванковские! Мы берегли их до войны, сохранили в войну и никому не отдадим".
Пылкую речь начальницы отдела культуры прерывает стук в дверь – пришел Василий Шелигацкий. Он привез в отдел культуры свои документы. Среди них – открытка. Полвека назад, когда Василий служил в армии, Мария Примаченко нарисовала открытку специально для своего ученика и вложила ее в письмо.
ПОСЛЕ ОККУПАЦИИ
Иванков пытается жить обычной жизнью. В поселке зафиксировали разрушения, в библиотеке проводят переучет книг, по всем государственным учреждениям – инвентаризацию имущества. Музыкальная школа в мае работала онлайн, чтобы выдать детям свидетельства об окончании.
"Россияне жили в сельских клубах в районе. Сейчас мы убираем и восстанавливаем клубы после них, – рассказывает Надежда Константиновна. – Они рисовали чертиков на стенах, писали "Зеленский дурак", расстреливали украинскую символику, растапливали помещение книгами, укрывались шторами. В Обуховичах в сцене клуба сделали дыру! Или оно туда залезало какать, или оно там пряталось, или что оно делало в этой сцене – я не знаю".
В Доме культуры сейчас работает гуманитарный штаб, а для восстановления музея уже нашелся меценат, и даже приезжал архитектор, чтобы делать проект.
Обо всех этих планах мы говорим 27 июня. Всю неделю до этого в новостях постоянно говорили о возможности нового нападения из Беларуси, вечером накануне президент Зеленский обратился к беларусам на русском языке – так же, как ночью 23 февраля – к россиянам. Дежавю было тревожное, в Иванкове это тоже чувствовали.
"У меня окна всю оккупацию были зашторены черными мешками для мусора, – Надежде Константиновне пора идти, но она все равно продолжает говорить. – Они и сейчас висят. Да, я их закинула вверх на карниз, но они все равно есть. Вот мне надо дома окна покрасить, тюль постирать. А я этого не делаю. Только когда в огороде работаю – будто набираюсь сил. Так станешь тупо, что-то делаешь. Посмотришь на цветочек – и будто радуешься ему, но как-то не так. Как радоваться, когда работаешь – а тут тревога? С одной стороны – двинуло раз, с другой – два раза. Сейчас мы с вами сидим – и тоже воздушная тревога. А на границе уже стоят".
В управлении культуры две недели назад презентовали книгу "Славные люди земли Полесской". Презентацию планировали еще до полномасштабной войны, а сейчас тянуть уже некуда – кто-то выехал из района, а кого-то за эти месяцы не стало. Что будет дальше – неизвестно.
Во дворе Натальи и Анатолия Харитоновых в двух шагах от музея стоит обгоревший трактор – один из первых, которым возделывали землю в Иванковском районе. Он тоже музейный экспонат. После деоккупации волонтеры нашли кран и солярку – и достали его из разрушенного здания. Когда музей восстановят, трактор вернется на место.
***
Ученик Марии Примаченко, 70-летний Василий Шелигацкий – оптимист и фаталист: "Чего мне бояться? От смерти не уйдешь, а где она ходит – никто не знает. У нас в Розважеве были люди, которые хотели уехать. Вышли из дома, вещи вот так возле машины поставили, а тут сверху эта кассетная бомба – бабах. Один человек погиб на месте, другой – в больнице. А когда неподалеку от меня кассетная бомба взорвалась – я раскрыл рот и смотрел. Никогда не видел такой фейерверк. И ничего, обошлось. Такая судьба".
Во время оккупации Шелигацкий написал пять картин. Обычно он не так продуктивен: днями работает в огороде, времени на творчество мало. Но в марте других занятий, кроме рисования, не было.
Сейчас Шелигацкий показывает свои работы на экране маленькой фотокамеры-мыльницы: это вазоны в разбитом окне, это последний день оккупации, когда взорвали мост, это материнские слезы, это зловещая птица с огромными когтями в цветах российского флага, а вот – хищник с языком в виде пламени. У хищника близко посажены глаза, тонкий нос, довольно большие уши, а сам он – будто в огне.
– Что символизирует этот хищник?
– Я не знаю, мне просто пришел такой образ, – отвечает Василий Иванович и лукаво улыбается. – Я рисовал его в момент, когда в наш дом шли двое русских солдат. Пришлось прятать за печь, чтобы не увидели. Ведь каждый видит в картинах свое, но в этой – большинство видит Путина.
Иванковский отдел культуры сейчас готовит выставку работ Шелигацкого, в том числе оккупационных. Их собираются продавать на аукционе. Деньги пойдут в поддержку ВСУ.