"Делать фигню нет времени". Как режиссерка Ирина Цилык создает в Украине мировое кино

Свой первый короткий метр писательница и режиссерка Ирина Цилык сняла в 26 лет. В 35 приступила к работе над полнометражным дебютом – с 2017-го по 2019 год она снимала документальный фильм "Земля голубая, будто апельсин". О жизни мамы с детьми в прифронтовой зоне, обыденности войны и творчестве в экстремальных условиях. Выход картины почти мгновенно вывел украинскую документалистику на мировой уровень.

Европейская премьера фильма состоялась в Берлине в 2020 году, в том же году на фестивале американского независимого кино "Сандэнс" Ирина Цилык получила награду за лучшую режиссуру среди документальных картин. В целом "Земля голубая, будто апельсин" участвовала в 100 международных фестивалях, собрав наград больше, чем любой другой современный украинский документальный фильм.

Дебютная картина Цилык снова стартует в отечественном прокате в рамках проекта "Киноклуб. Всеукраинская сеть", который продлится до 12 ноября. На этот раз показы пройдут бесплатно.

Сейчас Цилык работает над вторым крупным проектом – игровым полным метром "Я и Феликс", одну из ролей в котором исполнил украинский поэт Юрий Издрык. Мы поговорили с режиссеркой о новом фильме, а также о том, что подтолкнуло ее к кинематографу и почему не стоит тратить время на второстепенные вещи.

Мы все смертны и уязвимы

Однажды Ирина сказала, что во время Майдана приняла решение заниматься только тем, что любит, и не тратить жизнь на второстепенное, неважное. С возрастом к такой мысли приходят многие. Воплотить удается единицам. И всегда интересны детали – как человек к этому пришел. Поэтому спрашиваю у Цилык, при каких обстоятельствах она так решила.

– Зима во время Майдана меня изменила. Переломный момент произошел в те три дня, когда были расстрелы на Майдане. Тогда я немного помогала в 17-й больнице. Когда к нам везли бесконечным потоком раненых, меня это настолько поразило и травмировало, что я в один момент осознала – мы все смертны и уязвимы. Может произойти все что угодно.

Я никогда не думала, что в моем Киеве в XXI веке могут убивать людей прямо в центре города. Я видела растерянные лица врачей, которые не знали, как оперировать раненых, потому что тогда у них еще не было такого опыта. То, что я тогда увидела вблизи и пережила, меня действительно сильно изменило. Все, что было потом, – Крым, начало войны, уход мужа на войну – влияло, но не так.

Хотя то, что Чех (писатель Артем Чех – муж Ирины Цилык. – Ред.) пошел воевать тоже стало неким сюрреалистическим опытом. Потому что, на самом деле, это странно, когда ты ждешь мужа с войны. Когда он, современный человек, фактически живет в тех же условиях, в которых жили солдаты Первой мировой, – в окопах, в землянках. К этому невозможно привыкнуть.

– А что главное вы поняли в расстрельные дни на Майдане?

– Что есть только здесь и сейчас и нет смысла что-то планировать. Затем все пандемии только утвердили меня в этом мнении. Мы живем в таком зыбком мире – ты никогда не знаешь, что будет завтра. Я думаю, нас ждет еще много удивительных испытаний. Поэтому делать какую-то фигню нет времени. Это не значит, что я сейчас не занимаюсь фигней, но, по крайней мере, стараюсь в том, что касается профессии делать то, что в кайф. И как ни странно, когда я себе это позволила, мне начали приходить в ответ проекты, предложения, которые только утвердили меня в этом решении. Хотя, на самом деле, решиться трудно.

Документалистика – это минное поле

Фильм "Земля голубая, будто апельсин" – о матери-одиночке и ее четырех детях, которые снимают кино о своей жизни. Семья живет в Красногоровке – городе районного значения, который находится в "красной зоне" на Донбассе. Даже если бы в Красногоровке не раздавались выстрелы, жизнь в этом ГРЗ была бы не очень выносимой, тем более, что главная героиня – мама, с точки зрения большинства, человек с "прибабахом" – то есть, творческий. А если творческий человек не занимается творчеством, он начинает создавать искусство из собственной жизни. С одной стороны, это кино о войне и ее последствиях, а с другой – о поиске голубых апельсинов в месте, где даже оранжевые не растут.

– После просмотра вашего короткого метра "Поминовение" и "Земля голубая..." создается впечатление, что главные герои этих лент – поэтические натуры, которые не имеют инструмента, чтобы реализоваться. Это так?

– Обычно те, кто анализирует мои фильмы, замечают другие темы. Например, образ дома как определенного убежища, которое может защитить, даже если фактически это не так. О поэтической подоплеке я не думала, но она вполне вероятна. Мне интересно фокусироваться на людях, которые ищут другие смыслы в том, что нас окружает. Я балансирую между литературой и кино. То, о чем пишу, влияет на то, что снимаю, и наоборот. Это симбиоз моей литературной жизни и режиссерской. Поэтому я осознаю: в том, что я снимаю, есть довольно сильный поэтический дух.

– В "Земле" есть кадр с двумя машинами – военный грузовик и легковушка, которая никак не может въехать наверх. Это постановка или случайно было снято?

– Я избегала постановочных кадров. Сцена случайно снята. Нам с оператором показалось, что это сильная метафора, хотя ее не все считывают. Но буквально неделю назад я была на фестивале в Румынии, и мне стало так приятно, когда ко мне подошла юная зрительница и сказала: "Я поняла вашу метафору! Вы показываете  гражданских, их машину, которая не может выехать наверх, а у военного грузовика большая мощность, поэтому он ее опережает. И эта гражданская машинка такая одинокая...". Кадр хороший, он удачно так лег.

Кстати, о поэтическом взгляде – оператору Славе Цветкову, с которым мы сняли "Землю голубую..." и потом новый фильм "Я и Феликс", тоже присущ поэтический взгляд на мир. Он ухитряется находить красоту в обыденном, там, где другие люди ее не замечают. По сути, мы с ним два сапога пара, которые вместе с камерой ищем сочетание несочетаемого в мрачном Донбасском мире, в котором, на самом деле, много поэзии.

В течение года в Красногоровку съемочная группа приезжала семь раз. Сначала жили в общежитии, потом главная героиня Аня предложила остановиться у нее. По словам режиссерки, совместный быт вывел отношения на другой уровень.

– Мы стали фактически друзьями, семьей: вместе жили, спали, готовили еду, – говорит Ирина. – При этом включалась камера, мы что-то снимали, но герои были расслаблены и открыты. И, конечно, хорошее документальное кино, если речь идет о портрете, невозможно снять без такого сближения. Герои должны пустить тебя в свою жизнь, довериться.

– Есть множество ситуаций, когда герои документальных фильмов были крайне недовольны тем, как их сняли, и даже обвиняли режиссеров в том, что те им навредили, обнародовав много личной информации. Насколько вы несете ответственность за своих героев?

– В моем случае принцип "Не навреди" преобладает над желанием побороться за результат. Я по-разному пробовала нащупывать территорию дозволенного. Документалистика – это минное поле, где ты можешь сделать много ошибочных шагов. Нужно осознавать ответственность за людей, в жизнь которых ты вторгаешься. Входя с камерой в чью-то жизнь, ты ее меняешь. Ты не можешь знать заранее, какими будут эти изменения – положительными или отрицательными.

А еще сами люди меняются. Я это четко осознала. Снимая героев на протяжении года, ты замечаешь их метаморфозы. В какой-то момент понимаешь – что-то они уже больше делают на камеру, чем для себя. Это тоже вызывает неоднозначные реакции, возникает вопрос – что вообще такое правда документального кино?

Если мы вмешиваемся в чью-то жизнь, это как эффект бабочки, мы эту жизнь безвозвратно меняем. Мы не могли ничего обещать героям. И меня разъедало это чувство ответственности. Я очень боялась как-то их обидеть.

– Была ли какая-то цензура с их стороны?

– Нет. Они доверяли нам настолько, что увидели результат только уже на большом экране. Хотя был один момент, почти конфликтный. Тогда я поняла, что отношения с героями значат для меня больше, чем моя погоня за материалом. Когда Мирослава (дочь главной героини. – Ред.) поступала в институт, я очень хотела снимать ее экзамены, а она отказывалась, потому что переживала, боялась лишнего внимания. Уже сейчас я понимаю, почему она не хотела, потому что когда тебя сопровождают люди с камерой, это очень выделяет среди других абитуриентов. Но тогда мне просто "пелена застелила глаза" – мне очень хотелось снять эти кадры, я стала давить на Мирославу, она начала нервничать. В конце концов, я поняла, что все идет к конфликту, тогда отступила.

В результате фильм от этого ничего не потерял, может быть, даже наоборот. Для меня это стало уроком. Я знаю, что разные режиссеры используют различные инструменты. В частности, инструменты психологического давления. Манипуляции. Сражаясь за результат, мы по-разному это делаем. И не только в документальном кино, в игровом тоже. Но мне этот путь не близок, для меня важнее сохранить дружеские отношения, чем снять крутой фильм. Хотя у нас получилось и то, и другое.

– Есть такая точка зрения, что в документалистике не существует реальности, есть только правда режиссерская. Сколько режиссеров – столько и правд, даже если они будут снимать одну и ту же сцену на улице.

– Согласна. Сама к этому внутренне пришла. Мне сейчас кажется, что игровое кино более честное, потому что это выдуманная реальность, которую мы конструируем вместе с другими людьми, и ни у кого нет иллюзии, что мы показываем жизнь такой, какая она есть. Но документальное кино – это тоже авторский взгляд. Мы не можем показать чью-то реальность такой, какая она есть, мы все равно выбираем, кого показать, как показать, с какого ракурса, какие кадры сочетать между собой в монтаже и, соответственно, какое впечатление создать для зрителя о тех людях, за которыми наблюдаем. Так что неправильно думать будто документальное кино показывает жизнь такой, какая она есть. Нет, документальное кино – это чей-то авторский взгляд и только с определенного ракурса.

"Я и Феликс"

Сценарий фильма написан по мотивам романа Артема Чеха – мужа Ирины. Книга называется "Кто ты такой?" Согласно информации, изложенной на странице фильма в Фейсбуке, "это история взросления, о первых уроках добра и жестокости, подростковой влюбленности, поиске учителя и непростых отношениях детей и сломленных 90-ми взрослых".

Роль мальчика исполнил сын режиссера – Андрей, роль солдата ГРУ Феликса – поэт Юрий Издрык. В сети можно найти тизер ленты. Среди продюсеров заявлен один из самых успешных в Украине – Владимир Яценко.

– После просмотра тизера у меня возникла ассоциация с фильмом Люка Бессона "Леон-киллер". Это ложное впечатление?

– Я не преследовала цель подражать "Леону-киллеру". Тизер снимался для питчинга (конкурс Госкино. – Ред.), это была наша попытка нащупать атмосферу фильма. Затем мы уже снимали совсем другой материал. Хотя этих актеров я оставила. Но, когда их снимала, еще не думала, что они будут играть в нашем фильме. Я просто попросила своего друга Издрыка меня выручить, и сын был под рукой. В процессе съемок выяснилось, что между ними есть контакт, они оба органичны в кадре, это привело меня к решению, что их надо утверждать на эти роли.

А относительно ассоциации с "Леоном-киллером" – это не так. Я, кстати, недавно пересмотрела этот фильм. Кино довольно "стремное", если честно. В детстве я его романтизировала. Мне казалось такой крутой эта дружба между девочкой нежного возраста и убийцей. А на самом деле фильм странный, особенно, когда начинаются определенные намеки на какую-то сексуальную энергию, которая могла бы возникнуть на фоне их отношений, но до этого не дошло. Я как мама, а не как девочка из прошлого, уже совсем иначе воспринимаю этот фильм.

– Кино – жанр грубый и конкретный по сравнению с литературой. Какие-то тонкие моменты могут потеряться. Как происходило ваше сотрудничество с автором книги?

– Мне помог "блат": автор книги Чех – мой муж, и он дал мне большую свободу действий. Он не вмешивался, а только помогал при написании сценария. Мы с ним еще на берегу договорились, что фильм не должен быть экранизацией его книги. Это кино по мотивам. По сравнению с книгой – как верхушка айсберга. В большом романе много нюансов, ты можешь очень тонко и постепенно раскрывать образы персонажей. В кино к этому совершенно иной подход.

У меня есть всего полтора-два часа экранного времени. Все решения художественных образов должны быть концентрированными. Поэтому я многое в фильме иначе, чем в книге, решила. Дополнительные эпизоды придумала, что-то переврала. 

По словам Ирины, съемки окончены, фильм находится на стадии постпродакшена, продюсеры ищут фестиваль для премьеры. Это важный шаг, ведь от старта зависит, как сложится судьба кино.

– Логично было бы на "Сандэнс" податься, ведь там вас знают и отборщики точно посмотрят фильм (на фестивали класса "А" ежегодно присылают тысячи достойных лент со всех стран мира. У кинематографистов, работы которых уже попадали на конкурс, шансов быть отобранными на фестиваль больше. – Ред.).

– Не знаю, есть ли шансы во второй раз войти в эту воду. Но то, что отборщики "Сандэнса" точно посмотрят кино, я знаю, потому что они с нами даже связывались и ждут фильм.

Ирина не только режиссерка, но и поэтесса, и это отражается на том, как она снимает кино. В поэзии есть музыка, которую не всегда удается зафиксировать на пленку. Из режиссеров, работавших в Украине, это получалось у Киры Муратовой и Сергея Параджанова, еще у Мирослава Слабошпицкого в картине "Племя". Фильмы, в которых есть ритм, отличаются. Их можно смотреть, выключив звук, и все равно будет интересно наблюдать за тем, как один эпизод сменяет другой, как монтаж работает напрямую на коннект с настоящим искусством. Это как хорошие стихи или песня, в них и через сотню лет новые люди будут находить смыслы. В том, как сделаны фильмы Цилык, есть музыка.

– Вы говорили, что ищете свой киноязык. Нашли?

– Не нашла. С каждым проектом пробую по-разному. На самом деле, я еще не знаю, какой я режиссер и что мне удается лучше. У меня не так много было возможностей это проверить. Каждый новый проект – всегда вызов. Ты пробуешь, нащупываешь, как сделать ту или иную историю. Отталкиваешься от героев.

Все, что я делала до этого, такое разношерстное. Любой творческий путь – это поиск. Я наблюдаю, как это у коллег происходит. Посмотрите на Васяновича. Когда он снимал "Обычное дело", "Креденс" – это был режиссер одного типа, а после "Уровня черного" его понесло совсем в другом направлении.

Мне кажется, поиск того, в чем ты хорош, и является твоим творческим путем. Надо иметь смелость ошибаться. Мы очень боимся сделать ошибку, боимся, что следующий проект будет провальным, но без ошибок невозможны поиски и профессиональный рост. Я тоже себя к этому готовлю и морально настраиваюсь на то, что не все проекты будут удачными.

Среди кинематографистов у режиссеров меньше всего возможностей попрактиковаться. Операторы, звукорежиссеры, другие киношники постоянно переходят из проекта в проект и наращивают профессиональные мышцы. У режиссеров шанс снять фильм появляется раз в два-три года, у некоторых – это пять и более лет. Мы не успеваем быстро и убедительно расти.

Но если ты не зайдешь на новую территорию, не решишься на ошибку – то ничего и не получишь в ответ. И так не только с кино, это касается всего.