Брать на себя ответственность – уголовно преследуемо; не брать – неэффективно

Можно было бы, конечно, говорить, что никакого тренда нет и суд разберется, если бы не мой приговор. Не разберется.

В этой связи прочитал колонку судьи ВАКСА, человека, которого я искренне уважаю за досудебную деятельность — Маркияна Галабалы, и осознал, что проблема есть, и она гораздо сложнее, чем может показаться на первый взгляд.

Маркиян Галабала обратил внимание на то, что качество законодательной базы для экономических преступлений (это то, что, по его мнению, объединяет наши кейсы — мой, Пивоварского, Коболева. Кстати, спасибо — по крайней мере, мы одинаково понимаем, что это не коррупционные преступления) желает лучшего; что суд ограничен в принятии решений и не может взять на себя правотворческие функции; что в случае чрезмерной уязвимости от уголовного преследования определенной категории лиц за "экономику" следует изменять нормативное регулирование их деятельности.

Может быть, и даже совсем разумеется. Но у меня, как человека, получившего в первой инстанции реальный срок за "экономику" без коррупции, возникает один простой вопрос: а почему по несовершенным законам, основанным на постсоветской интерпретации экономических отношений, суд не руководствуется общественной оценкой опасности действий? А все сомнения толкует на сторону обвинения?

"…Суд может принимать во внимание обстоятельства или пренебрегать, может признавать что-то общеизвестным, может толковать нормы писаные и неписаные, может оценивать обстоятельства и устанавливать факты, может в решении на что-то опираться и что-то отвергать — многое может, если захочет, суд", – отрывок из комментария под постом с анализом наших кейсов М. Галабалы.

Председательствующая судья во время допроса задавала мне вопрос о подписании предварительных договоров аренды, в частности, осознавал ли я, что они не законны, поскольку не предусмотрены действующим законодательством. Я ответил, что считал их вполне законными, но я никогда не был госслужащим, не работал в министерствах, не был политическим назначенцем. Я всю жизнь занимался бизнесом и производственными процессами.

Управлять аэропортом – это тоже бизнес. Только собственник этого бизнеса – государство. Но почему это должно ограничивать меня, как руководителя, в инструментах? Аэропорт – это не завод и не цех, это сервисное предприятие, получающее доход от обслуживания пассажиров и авиакомпаний. Тогда почему аэропорт "Борисполь" — единственный в мире аэропорт, который не может влиять на функциональное назначение своих площадей и быстроту принятия решений? Он находится в международной конкуренции с аэропортами Стамбула, Варшавы, Мюнхена? Как ему выигрывать эту гонку?

К сожалению, вы не найдете этого моего ответа при чтении приговора. Как ни найдете того, что фактически все свидетели обвинения признали, что без предварительных договоров аренды аэропорт "Борисполь" остановился бы. Не найдете того, что они были доходны и очевидно выгодны, потому что приносили прибыль аэропорту "Борисполь" и государственному бюджету вместо пустого терминала, дополнительных расходов и отсутствия базовых сервисов для пассажиров.

Не найдете того, что цена договора предварительной аренды была аналогична соседним ресторанам и магазинам duty free, переданным в аренду именно Фондом госимущества. Что цена формировалась не Евгением Дыхне, а по результатам экспертной оценки аккредитованных Фондом госимущества оценщиков.

Вы там вообще ничего не найдете из аргументов защиты. Суд переложил на меня ответственность за "неэффективную и непрофессиональную" работу Фонда госимущества, а перечисление денег в бюджет назвал созданием видимости легализации; констатировал, что процедура по аренде имущества должна была длиться 2 – 3 месяца, а длилась 2 года, но истолковал все наши аргументы в пользу обвинения.

Далее цитаты из приговора (можете также ознакомиться с более подробным юридическим анализом приговора):

– "…Е. Дыхне при пособничестве А. Левочко, используя свою осведомленность о неэффективности и некомпетентности членов конкурсных комиссий на право аренды имущества Регионального отделения Фонда госимущества по Киевской области, способствовал затягиванию законной процедуры проведения конкурса."

– "Коллегия судей расценивает перечисление 70 процентов арендной платы на счет Регионального отделения Фонда государственного имущества по Киевской области как способ создания видимости их легальности" (здесь отмечу, что никакого "отрицания" никогда не было и деньги Фонд не вернул).

– "… В частности, в случае их надлежащего соблюдения такая процедура (по аренде. – Прим. автора) должна длиться не более 2 – 3 месяцев".

– "…Однако работа отделения и комиссий была организована как малоэффективная, безосновательно затягивались сроки принятия решений, соответствие квалификации специалистов требованиям, предъявляемым к ним, вызывает сомнение, поскольку принимались решения, очевидно противоречащие установленным правилам…"

– "…Очевидно, такая общая ситуация крайне негативно влияет на те функции, возложенные на Региональное отделение Фонда госимущества по Киевской области, и создает условия, при которых на деятельность комиссии по аренде имущества достаточно легко влиять, чем, по мнению суда, и воспользовались Е. Дыхне и А. Левочко".

К последней цитате могу добавить только то, о чем в приговоре также не упоминается: все члены комиссии по аренде Фонда подтвердили, что решение они принимали самостоятельно, и на них никто не давил, а меня они вообще не знали и на допросе видели впервые. Так что способ реализации моего "пользования" их "некомпетентностью и непрофессионализмом" остается для меня загадкой.

Сейчас я могу с уверенностью утверждать, что состязательность, публичность и гласность в моем процессе – это теория. Когда я впервые прочитал свой приговор, у меня создалось впечатление, что мы в суд не ходили. И в принципе адвокаты были не нужны, потому что можно было сразу в приговор переписать обвинительный акт, и не тратить время и деньги. Время судей, адвокатов, детективов, прокуроров, деньги мои на адвокатов и зарплаты всех вышеперечисленных.

Мне даже пришла в голову аналогия по сравнению с написанием приговора с журналистской работой. Почему стандарт журналистики обязывает анализировать и приводить альтернативную мысль, да еще делать фактчекинг, а стандарт юриспруденции и юридической этики ВАКСа — нет?

В самом начале процесса мы заявляли ходатайство о YouTube-трансляции для обеспечения публичности и гласности. Нам отказали, ссылаясь на тайну допроса свидетелей. В общем, резонно. Не считая того, что на заседание можно было ходить так называемым свободным слушателям. Большое количество заседаний посещали неизвестные мне люди, а также моя жена. Что мешало этим людям передавать свидетелям информацию, если бы стояла такая задача?

А как тогда заинтересованным лицам, не имея доступа к материалам дела и банально времени и возможности разбираться в 40 томах дела, получить альтернативную точку зрения?

Это "экономика", как справедливо заметил судья. Мы с адвокатами приняли решение выложить абсолютно все материалы судебного разбирательства в публичное пространство для того, чтобы те, кто намерен понять и исследовать все аспекты моего дела мог это сделать, опираясь на исходные данные, а не только на приговор в стиле Кафки.

Как вывод – единственный тезис.

Несомненно, нужно иметь мудрость и ретроспективную глубину осознания процессов в нашем государстве, чтобы разобраться, а также смелость, чтобы принимать прецедентные решения. И вот здесь выходит замкнутый круг: чтобы оправдать смелые экономические решения, принятые очевидно в пользу публичных интересов и государства, нужно самому быть смелым в принятии решений. Формальный путь проще, но, как показала критика активной части гражданского общества, неправильный и несправедливый.